Таня Сербиянова - Принцессы перестройки. Экстремально о девушках девяностых

Ищу, ищу, но пока что, с сожалением не нахожу… и даже в любимой, сестре не нашла. Ах, простите! Добавлю для такта, – двоюродной сестре. Вот так-то! Но все равно не нахожу и этого в ней для себя…

– Иду, иду! – слышим женский едва знакомый голос из-за двери.

Мы с Жекой стоим перед старой и высокой дверью художницы на последнем четвертом этаже старинного дома. Мы его сразу же разыскали потому, что на всю округу оказывается у нас такой один единственный остался красивый дом с высокими потолками в квартирах. И даже в подъезде у них чисто, не то что у нас. И свет горит на лестничной площадке, а не темень выколи глаза уже года два у меня.

На широкой лестничной площадке пара дверей, к одной, под номером шестнадцать мы пришли, звоним, стоим и ждем.

– Ну вот и пришли, заходите девчонки!

На ней, что сразу же бросается в глаза, какой-то немыслимый и весь перемазанный краской короткий до колен балдахин.

– Руки грязные в краске входите, но не раздевайтесь, не надо пока…

И это ее пока заставляет нас с Женькой переглянуться. Ведь что там скрывать, мы готовились и внутренне где-то уже были готовы перед ней раздеться, но, только как договорились, после того как эти самые бабки нам передадут. Ну, хоть бы их часть.

– А то, получается, – говорила Женька, – мы сами разделись и полчаса перед какой-то теткой будем бесплатно сверкать своей незабудкой.

Но наш план сразу же, заваливается оттого, что мы слышим и видим.

Она прошла и исчезла за стеклянной дверью, и мы с сестрой видим за изгибами рельефного стекла и не особенно-то четко, но можно о том догадаться, что там, в той комнате происходит то, чего мы так с ней тревожно ожидаем.

На яркой, приподнятой площадке сидит обнаженная девушка с разведенными в стороны ногами. И от такой вот картины я сразу же почувствовала, как Женькина рука непроизвольно сжимает мою руку.

– Пусти, больно! Ты чего?

– Я? Я даже не знаю…

– Что, ты не знаешь? Теперь уже поздно, пора. Как она нам сказала, входите и пока не раздевайтесь. Так?

– Так, но…

– Входите, входите и присаживайтесь! Вот Маринка и смена твоя пришла.

– А трудовые резервы подтянулись! -говорит, слегка простуженным и низким голосом девица, которая, нисколько не стесняясь нас, продолжает сидеть перед всеми с разведенными ногами, и мы у нее видим все.

При этом мне как-то неудобно и я, отворачивая лицо, вижу реакцию Женьки на эту картинку. Она напряглась и смотрит туда, не отрывая глаз.

Интересно, она и у меня так же ее рассматривала или, как? – мелькнуло отчего-то тоскливо. Я что же ревную по-прежнему? А как же мое решение? Да! Как же мой окончательный отказ от нее? И что ведь самое противное? Ведь я же решила все для себя! Решила! А все никак… Не могу вот от всего, что с ней было отказаться вот так и просто! Не получается пока у меня…

– Вы сможете сами чай нам приготовить? Заварник и чайник на кухне, если не затруднит, сделайте нам чаек, девочки! Мы еще минут пятнадцать и закончим. Ты не устала, Манок? – обращается хозяйка к той, кто за стеклом.

И только сейчас замечаю, что она из-за холста поглядывает и продолжает работать.

Мы с Женькой тыкаясь, но все быстро находим, включаем газ, чайник поставили и только теперь оглядываемся, озираемся.

– Вот это потолки… – с восхищением тянет Женька, – метров пять, наверное. А ты у нее в мастерской видела, какой там высокий потолок?

– Видела, я его еще раньше видела, особенно вечером, когда зажигали свет и часть крыши на этом доме, словно излучала свет. Наверное, эти окна, что на потолке в мастерской выходят прямо на крышу.

– Да нет, они и есть сама крыша, – теперь сама девушка поясняет, которая уже в махровом халате и в тапочках на босу ногу входит на кухню.

– Ну, что? Получается? Отлейте воду, вы что столько ее набухали, я так и умру, не дождусь горяченького. – говорит, а сама нас с Женькой рассматривает.

– Наверное, не ошибусь – родственные души? Вы в каком противотанковом?

– Ни в каком, мы вообще…

– Да нет же! Я что же не вижу, что вы не школьницы? Вы из… – и называет наше училище профессиональное, там, где мы с Женькой учимся, а вернее сказать, – мучаемся.

– Я и многие наши девки оттуда же, из-под танков.

– А почему из-под танков? Там ими даже не пахнет, все больше мастерки да кельмы…

– А ты что же, так уже все схватила, наверное, отличница? А я вот, до сих пор не могу правильно опознать, где мастерок, а где, как ты говоришь, кельмы.

– Да не кельмы, а кельма, мастерок для кладки кирпича.

– А танки – то, причем? – вмешиваюсь я.

А потом узнаю, что так наше училище профессионально-техническое называли, наше и вообще, все ПТУ. Но сейчас не так, а кто как. Один умник все пробовал наше училище обзывать проститутным, но ему так дали пацаны, что, слава богу, он исчез, а следом и отзыв его не прижился. Но, как говорится, нет дыма без огня. В двух словах скажу о таких училищах.

Их раньше ремесленными называли, потому что все дети, кто после них выходил, все с ремеслом каким-то, то есть с куском хлеба на всю жизнь. И что интересно, так все выпускники потом стали классными мастерами и именно ими были возрождены города, разрушенные после войны. Они так и жили: работали, строили, а потом в тех домах селились, семьи и детишек заводили. Все именно так и у моей бабушки с дедом Виталием и у многих так. И еще говорили, что раньше дети просто мечтали попасть туда учиться.

Ведь сразу же после войны голодовка была, разруха, носить было нечего, а там, по три раза харчи казенные, да с мясом как в армии. Потом их селили в чистеньких комнатках, постели и самое главное, – форма, красивая и добротная, да еще и туфли, ботинки кожаные, девочкам, тем даже белье: чулочки, рейтузики теплые. Вот как, своих детей берегли! Не давали им с голоду помереть, да еще и с куском хлеба провожали на всю жизнь. А вот маслом его они уже сами намазывали, не то что мы. Да что там мы?

Матери уже по другому ко всему относились хотя тоже с куском хлеба по жизни, но потом такие времена начались, что те выпускники никому стали ненужными. Как наши матери, а зря! Придет ведь еще, то время, когда и к станку некому будет встать и даже пошить, что-то смастерить. Разучатся взрослые, ну а мы их дети совсем непутевые, можно сказать. А нам оно надо, это ремесло, если работать негде? Вот и чудачили мы. Да и преподаватель пошел другой уже.

Мать рассказывала, что ее в семью приглашал мастер из училища и все как родной своей дочери: и угощал и телевизор, баловал ее чужую девочку на пару с женой, как свою. А сейчас как?

Если приглашает мастер, то жди, в лучшем случае облапит, полезет засосы на тебе ставить, а нет, тогда беда… Тогда так и будешь обслуживать его, да друзей его, да их пьянках беспробудные и потом так и будешь мелькать и мельтешить, в лучшем случае сверкать, а вот если у них аппетит разгорится, тогда уже…