Таня Сербиянова - Принцессы перестройки. Экстремально о девушках девяностых

Да, что там говорить, когда оценки у всех нас отлично, да хорошо! Будто мы вот такие умелые да наученные.

Наученные, да не тем, а по большей части все девки уже просвещенные, что да как надо в сексе. Особенно оттого, что уже на каждом курсе и классе уже свои отреченные от всего, кроме секса и все, тебе расскажут, а если заплатишь, то и покажут. Но не все, конечно же, такие, скорее исключение, но все равно в голову ничего не лезет, и руки не стоят. Потому что у тебя в голове одни мысли, как это у них, да у той и что получается если…

И потом, никакой практики, все больше по частным заказам, вслед за мастерицей своей. Только она одни бабки зарабатывает, а ты, что она решит для тебя оставить. А будешь требовать, тогда так намучаешься ходить к ней и клянчить оценки. Потому все молча и спустя рукава. Сказали, что едем не шабашку, вот и едешь. А иначе ведь так как я и Женька, вообще гуляем себе и черт-те чем занимаемся. Главное, это потом отмазаться! А вот как? Это у кого как получается. Но это как раз и секрет, потому о том не буду распространяться. Потому что мы с Женькой уже становились кадрами, но не теми трудовыми, что по будням вкалывали, а другими, о которых дальше вам рассказываю.

– Я ведь щекатур четвертого разряда, оказывается, так у меня в трудовой книжке записано. Только не я, а меня щекатурют и щекатурят, вот уже лет пять подряд, а все не могут во мне одну дырочку защекотурить как следует, а, наоборот, даже, чем больше стараются мастера, тем все ширше она и все со складочками, да с бугорками. А у вас, наверное, пирожок, пирожком?

Говорит, а сама руку тянет ко мне между ног. Я прячусь, спотыкаюсь о Женькины ноги и чуть ли не падаю, успеваю за стол зацепиться и плюхаюсь на свободный стул.

– Э нет, красавица, это мое место. В моем доме как? Все должно быть на своих местах. Кстати и в туалете за собой сами. Я за всеми не намерена чистить. И потом, я же ведь хоть и интеллигенция заср… как вы изволите высказаться, но порядок люблю во всем. Так, что садитесь и давайте о том, что вам непонятно?

Все это говорит Маста, так просит себя называть, от слова – мастер, так она поясняет. И предлагает всем пить чай. И пока я, пригубляю щербатую, но чистую чашку осматриваюсь, то впервые, можно сказать, ее рассматриваю так близко.

От нее до сих пор остро пахнет красками, но не так, как на стройке или при ремонте, а как-то сладко так, как в детстве у бабушки в деревне после ремонта. Когда там все сами приготавливали и краски все масляные, на олифе из подсолнечного масла.

Она жадно хватает горячий чай и прихлебывает, хватает губами, обжигается и, видимо, не контролирует сам процесс своего чаепития, потому что все время о чем-то думает, так я догадываюсь. Я ее рассматриваю. Руки у нее тонкие с длинными пальцами, все еще кое-где запачканные краской удерживают чашку всем охватом тонкой и изящной ладони. При этом глаз не могу видеть, она их прикрыла мохнатыми ресницами, которые каждый раз подрагивают нервно, когда она обжигается. А лицо у нее, отмечаю, красивое, с тонкими и изящными чертами, с аккуратно очерченными крыльями небольшого и благородного прямого носа. Кожа лица молочного цвета, красивая с мягким, расплывшимся пятном небольшого румянца. И вся она собранная, деловая, даже позу такую заняла, сидит на кончике стула с широко расставленными ногами, отчего я вижу краешек ее бледно-розовой комбинации и нежную кожу коленочки, аккуратной и остренькой в распахнутых полах халата. И я чувствую, что она, эта Маста, все больше мне начинает нравиться своей какой-то лаконичностью, завершенностью образа. Невольно скосила глаза и посмотрела на Женьку.

Она пьет, громко прихлебывая и совсем, совсем не так интеллигентно, чем меня раздражает. К тому же я вижу, что и она на Масту посматривает так, как она смотрела на меня, когда от меня ожидала каких-то, по отношению к ней ублажающих действий. Мне это не нравится, тем более что я сама как бы стала на хозяйку западать и уже было начала какие-то в голове своей строить на нее планы…

– Ну, так я слушаю? – наконец говорит, отрываясь от чашки, хозяйка и смущает меня своим умным и вопрошающим взглядом ясных, серых глаз. – Спрашивайте, что неясно?

– Ну, во-первых… – начинает обстоятельно Женька, как она разговаривала всегда на шабашках, – неясно с оплатой. Это что же получается, что мы… – при этом смотрит на меня, как бы ища поддержки … – пашем, выкладываемся, можно сказать, всем своим…

– А чем это вы собираетесь выкладываться? – не очень-то вежливо ее прерывает Маста. – Что в тебе есть такого, что я должна, вот так прямо взять и расстегивать для тебя мошну?

– Какую мошну? Может, мошонку? – глупо и наивно переспрашивает Женька.

– Ха-ха-ха! – смеется хозяйка, ей вторит натурщица, а следом уже и я за компанию, можно сказать. Вот же, что Женька отмочила!

– Ты хоть видишь разницу между мошной и мошонкой?

– Что вы ржете? – обиженно спрашивает Женька … – ну подумаешь, оговорилась, с кем не бывает. А мошонка, это я знаю, она у мужиков, там они яйца свои прячут.

Опять все смеемся, а хозяйка снова.

– Так вот, мошна, это такой карман, там, где деньги при себе держали раньше, потому и говорили, что полез в мошну, мол, за деньгами. А вот я, к примеру, полезу за ними, а куда и зачем ты полезешь? Товар ведь надо просмотреть, увидеть! Так я говорю, Маринка?

– Истиная правда. Смотрины надо провести и, так сказать, в специальность ввести молодые кадры. Вы как? Готовы товар свой лицом показать, или как?

Женька недоуменно смотрит, а потом к ним и говорит взволнованно:

– Это что же, свою ман… показывать, так что ли?

– Ну, не знаю, что у тебя, а у меня так это точно такая! Показать?

– Покажи! – нагло отвечает Женька.

– Хорошо, пойдем… Да не бз… ты? Я тебе свою, а ты в обмен, свою. Вот и посмотрим, а тогда уже можно будет и о деньгах говорить.

– Нет… – тянет Женька … – давай не так, ты первая, а потом уже я….

– Все? Закончили? Манок, хватит прикалываться, а то ты мне их сейчас спугнешь, и я опять без натуры останусь. Ведь тут и думать не надо, я хоть и не вижу, но знаю, что у них то, что мне как раз сейчас для заказа надо, а им надо…

– Нам сто баксов! – торопливо выпаливает Женька.

– А я что, отказываюсь? Как обещала, так и сделаю, только вы вот что, пройдите инструктаж и потом уже примите решение окончательно: будете, или не будете подрабатывать. Но только вы сразу же, должны знать, что все, что я напишу с вас, все это уже по моему усмотрению, куда захочу вставить туда и вставлю. И никаких мне просьб и фотографий! Это частный заказ, можно сказать, коммерческая тайна, так что и вы рот держите закрытым, да и бумагу такую я с вами подпишу. Я, обязуюсь не порочить ваше имя и соблюдать конфиденциальность, а вы, не разглашать и выполнять мои требования, как натурщиц. Манок, а ты, правда, возьми и все им поясни. Мне еще позвонить надо Мамонту. Ну что же вы расселись, идите, она вам все расскажет и покажет, если надо. Так, Мариночка?