Марго Эрванд - Соблазны Одиночества

– Джим, как ты мог так со мной поступить, – прошептала она, делая большой глоток из своего бокала.

Перед глазами возник образ Джона, и Ронда почувствовала, как обида плотным обручем сдавила горло. Швырнув стакан на журнальный столик, она плюхнулась в кресло и закрыла лицо руками. Ей хотелось тишины, но в ушах продолжал звучать его голос.

«Это было ошибкой… По себе судишь?.. Хорошо, что мы понимаем друг друга… Ты сама-то со счета не сбилась?.. Ищешь какой-то определенный размер?.. Рад быть твоим другом… С такой слабостью журналистика – это лучшее, что ты могла выбрать!.. Я хочу, чтобы ты это узнала от меня. Я женюсь на Валерии».

Воспоминания давно забытого прошлого отозвались ноющей болью в груди. Внезапно для нее самой, с ее губ сорвался первобытный вопль. Она похлопала себя по щекам, мотая головой из стороны в сторону, и только после этого странного ритуала потянулась за телефоном. Перед глазами все плыло, Ронда тщетно пыталась сфокусироваться на циферблате, разложенном на большом мерцающем экране смартфона. Однако руки по памяти быстро набрали какой-то номер, и после двух гудков ей ответили.

– Не думал, что ты когда-нибудь еще мне позвонишь. Рад слышать тебя, Рони, – поприветствовал ее Питер.

В этот день, два года назад, Валерия проснулась только к обеду. Всю ночь она бегала в туалет. Шла уже тридцать девятая неделя беременности, но по прогнозам врачей рожать ей было еще нескоро.

– Джон? – позвала она, но ответа не последовало.

Они переехали в этот дом только две недели назад, и Валерии потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где она находится. Все вокруг выглядело таким идеальным, будто она проснулась в каких-то журнальных декорациях. Белые панели на стене у изголовья кровати, деревянные прикроватные тумбочки, лампы из дутого стекла с белоснежными строгими абажурами, напольная ваза светло-голубого цвета, по форме напоминающая пузатую тыкву. Валерия легла на спину и блаженно улыбнулась, утопая в подушках белого и синего оттенков.

Частые толчки в животе, а также внезапно начавшаяся тахикардия заставили ее вернуться к реальности, в которой уже давно не было места ни для утреннего секса, ни для релакса на спине. Набросив на плечи халат, она подошла к зеркалу и, прежде чем закутаться в теплую ткань, подняла свою сорочку и принялась оценивающе разглядывать живот, с обеих сторон которого были заметны красные нити. Она притронулась к одной из них, скользя рукой сверху вниз. Кожа под пальцами была натянутой, как шелк. Она одернула руку и тут же закуталась в халат.

– Это не страшно! – сказала она своему отражению, подмечая, как заблестели от обиды глаза.

Она все еще боролась со своими эмоциями, когда вошла в гостиную и, подняв со стола красную розу, прочитала короткое послание Джона: «Не вешай нос, мой бегемотик, награда уже близко». Она улыбнулась, чувствуя, как слеза медленно катится по щеке, но в следующий миг ощутила приятное тепло, струящееся по ногам. Что это? Она уж было подумала, что описалась, но уже через минуту трясущимися руками звонила Джону на работу.

– У меня отошли воды, – прокричала она, едва он поднял трубку.

Два месяца она ходила на курсы для беременных, где во время занятий будущих рожениц сажали в круг и учили контролировать эмоции, купировать боль, а главное, правильно дышать. Но в эту самую минуту, стоя посреди гостиной и опираясь на стол, Валерия забыла обо всем. Она в ужасе смотрела в окно, боясь пошевелиться.

– Все хорошо, я выезжаю. Тебе больно? – спрашивал Джон. Валерия слышала его громкое дыхание, вероятно, он бежал по коридору. – Только не молчи, хорошо? Ты звонила врачу?

– Нет, это только что случилось. Мне страшно. Я не знаю, что делать, – канючила Валерия, начиная ощущать ноющую боль в пояснице.

– Все хорошо, слышишь?

Валерия слышала только сигнал его автомобиля. Джон добрался до паркинга. Еще немного – и связь может пропасть. Горькое чувство тревоги сдавило все внутри.

– Не отключайся, Джон. Я боюсь.

– Я здесь, с тобой. Ты же знаешь, пять минут, и я буду дома.

– Тебе ехать больше часа, не обманывай меня.

Джон не ответил. Как и предполагалось, он въехал в туннель, и связь оборвалась. За то время, что молчала телефонная трубка, Валерия успела пережить первую серьезную схватку. Все ее тело содрогалось от боли, а она, вцепившись пальцами в спинку стула, отчаянно выла, запрокинув голову.

Когда Валерия смогла снова спокойно дышать, Джон уже сидел рядом с ней и держал ее за руку. Он часто дышал, лицо его было бледным и даже испуганным, но при этом он улыбался ей, и в его глазах плясали огоньки любви и счастья.

– Все будет хорошо, я с тобой!

Он помог ей одеться и собрать все необходимые вещи, после чего они наконец вышли из дома. Едва Джон захлопнул дверь, как Валерия снова завыла от боли. Она жадно хватала воздух ноздрями, пытаясь продышать очередную схватку.

– Не оставляй меня одну, мне страшно, – прошептала тогда Валерия, пряча лицо на груди мужа.

Она знала, что этот день она не забудет никогда. Да, она уже не помнила той боли, через которую ей пришлось пройти, того страха, который ей внушали роды, но четко помнила, кто что говорил и делал. В тот день она была центром вселенной для всех: для Джона, охваченного паникой и счастьем будущего отцовства, Нормы и Рональда, давно мечтавших о внучке, Майка, скупившего всех плюшевых медведей, которые только оказались в сувенирной лавке при клинике, родителей, которые первым же рейсом вылетели в Сан-Франциско и уже вечером сидели у ее кровати, любуясь маленьким чудом.

Эти воспоминания, как диафильм, прокручивались у нее перед глазами, пока она сидела за столом в компании своей матери и Нормы. Они уже давно обсуждали свои болячки, наперебой хвастаясь скачками давления, болью в суставах, мигренью. Валерии нечего было сказать, чтобы поддержать такую беседу, а потому, подперев подбородок кулаком, она наблюдала за тем, как Оливия играет с соседским мальчиком. Брендону было пять лет, но даже несмотря на такую разницу в возрасте, он был единственным другом ее девочки.

В тот день все в Оливии было прекрасно, идеально. Прошло всего два года, а фокус так заметно сместился…

Дети рисовали на клумбе мелками: Брендон рисовал машинки, добавлял солнцу золотистые лучики и даже какое-то подобие наскальной живописи в виде двигающихся человечков, а Оливия хаотично украшала горшок монохромными кругами и линиями. Настоящие каракули.

– Ты говорила с Джоном насчет садика? – спросила ее мать, нежно похлопав по руке.

Джон с ее отцом и отцом Брендона, их соседом Филиппом, готовил в нескольких метрах от них барбекю, и Валерии не хотелось, чтобы этот разговор был им услышан.