Елена Адаменко - Смех Касагемаса. Роман

Герман остановился, увидел своего приятеля, они обменялись рукопожатием и даже вытащили из ушей наушники (верный признак взаимной симпатии). Молодой человек по прозвищу Кока – сын продюсера Андрея – продолжил:

– Отец просил тебе передать.

Протянул Герману конверт. Тот сунул его в карман, спросил:

– Спасибо. Не знаешь, какой сюжет они для сценария выбрали?

– Без понятия. Пока, бегу сегодня.

Расстались, кивнув друг другу, Кока вновь закрыл ухо наушником, а Герман достал из кармана мобильный, набрал номер Андрея.

Тот быстро ответил:

– Здрасьте, Герман. Сын еще не передал тебе гонорар?

– Добрый день! Нет-нет, все в порядке, передал. Спасибо. Я хотел узнать, на каком сюжете ваш сценарист остановился?

В голосе Андрея послышалось удивление:

– На Фернанде. А что?

Герман, пытаясь скрыть волнение, сказал:

– Меня очень интересует другая история – Касагемас, я бы тоже хотел попробовать написать версию сценария. На свой страх и риск, вы ничего не теряете.

Андрей сочувствующе хмыкнул:

– Ну почему нет? К Новому году успеешь – рассмотрим. – После небольшой паузы поинтересовался: – А опыт-то у тебя какой имеется, стесняюсь спросить?

Герман заговорил очень быстро, он предвидел подобный вопрос:

– Я пишу как журналист, в интернете, с телевидением сотрудничал… Немного, правда. Но я знаю требования, формат, все такое…

Андрей произнес:

– Ну что ж, пробуй, молодой-одаренный. Я не против. Но и гарантий, сам понимаешь, не даю…

– Это ясно, да.

Вот и договорились.

* * *

Иза, обложившись бумагами, снова сидела у компьютера, пыталась заниматься. Лексикологический аспект «Серапионовых братьев» окружил ее, кажется, со всех сторон. Но из осадного положения ее выручил вызов в скайпе – она мгновенно вышла из текстового редактора и ответила на звонок.

На экране возникла физиономия ее единственной подружки, бывшей одноклассницы, – Светы, Светика. Круглое лицо, темные кудряшки, большие навыкате карие глаза. Ничего, кажется, не было общего у Светланы и Изабеллы. Светик отличалась термоядерной энергией и необузданным нравом. Но почему-то они друг другу нравились, доверяли и дружили и никогда не подводили друг друга. Конечно, поправку на разницу темпераментов делать приходилось – Иза участвовала лишь в малой доле Светкиных затей. В университет после школы обе поступили на филфак, но Иза училась на русском отделении, а Света – на немецком. Недавно, можно сказать – на почве германской филологии она влюбилась и вышла замуж за немца, проходившего в России языковую стажировку, и отправилась с ним в Берлин.

Даже перед самой свадьбой, имея множество собственных неотложных дел, Светик продолжала помогать, и без просьб; даже ее будущий муж Рихард успел познакомиться с Изиным отцом. Но после скромной свадебной церемонии они уехали, и последние недели перед смертью отца Иза провела в полном одиночестве. Его друзья старались не подходить слишком близко к месту страдания – зачумленному месту. Потом уж, выдохнув «отмучился» и словно искупая вину, помогали с организацией похорон, деньгами…

– Светик, как я рада. Привет! Ну как дела? Уже, наверное, совсем освоилась?

– Да нет пока, не совсем, – усаживаясь перед компьютером поудобнее, ответила Света. – Все здесь иначе, все другое. Даже продукты другие, и еда получается не того вкуса. Прямо катастрофа какая-то! – И добавила, кокетливо глянув в сторону: – Боюсь, скоро Рихард поймет, что женился напрасно. Он ведь на борщи рассчитывал…

Подружка захихикала, в кадре появилась взлохмаченная голова Рихарда, который по-русски говорил, но совсем не идеально и с сильным акцентом. Он был смешной и смешливый толстяк, добродушный и громогласный.

– Халло! Не доверять, она лгать. Смотри мой живот!

Рихард на том конце сети выпрямился, пытаясь предъявить во всей красе свое пузцо – говоря откровенно, довольно объемное. Света со смехом вытолкнула мужа из зоны видимости.

Тут раздался стук в дверь, и Иза деловито произнесла:

– Секунду. – Обернулась в сторону двери: – Войди.

Герман не сразу заметил, что она занята разговором, подошел к столу.

– Слушай, а у тебя инструмент есть какой-нибудь? Мне бы молоток…

– Сейчас посмотрим. – Обратилась к Свете: – Подождешь минутку, ладно?

И с готовностью отошла от компьютера. Герман увидел скайп-картинку, наклонился, приветственно помахал Свете рукой, она ответила тем же. Иза, выходя из комнаты, торжествовала. Наконец-то и у нее в жизни что-то происходит. Новости, и не трагические. Герман последовал за ней в коридор.

Вручив жильцу отцовский чемоданчик с инструментами, Иза вновь расположилась перед компьютером, пошевелила мышкой, пробуждая его, сказала, обращаясь к светлой стене в заграничной квартире:

– Светик! Я вернулась.

Подружка не замедлила появиться и казалась весьма заинтригованной:

– Так, что это было? Что за мужчина симпатичный?

– Помнишь, я комнату собиралась сдать? Ну вот, мой жилец.

– Да ну?! С филфака такой? Что-то я не припомню…

– Да нет, он с кафедры истории искусств. Аспирант.

Светик, как водится, принялась ее дразнить. Иза благодарно смеялась, ведь только верная ее подруженция, только она считала нужным ее подразнить. Тили-тили-тесто… Только она считала ее живым человеком, девушкой, которая на что-то годится.

* * *

Сколько раз смотрел Герман на Изу, которая по вечерам, перед сном, облачалась в алый шелк, столько раз поражался, насколько это одеяние контрастирует с ее неярким обликом и даже разрушает его. Обычно в университет она ходила в чем-то темном, сером, невзрачном, иногда, видимо по особым случаям, одевалась по принципу «белый верх, черный низ». Однажды Герман сказал:

– Такой халатик у тебя нарядный…

Иза ответила:

– Спасибо. – Немного помолчала и добавила: – Это кимоно. Не настоящее, конечно, кимоно – так, стилизация. Но японская. Из Японии.

Боже мой, пояснила. На слова Иза обычно была не щедра, и потому продолжения Герман не ожидал, но она вдруг добавила:

– Мамино. Ей было очень к лицу.

Герман только собрался произнести что-то вроде «и тебе очень идет», но Иза его опередила:

– Я на нее не похожа, совсем. Я хорошо ее помню. Не похожа.

Герман примирительно заключил:

– Ну, все разные.

Иза кивнула.

Зайдя однажды в комнату Изы, Герман обратил внимание на фотографии за стеклом книжных стеллажей. Да, действительно, мать была хороша. Однако Иза ошибалась, говоря, что они не похожи. Просто женщина на снимке казалась очень счастливой, ее лицо светилось, и оставалось им только любоваться, а Изины черты, формально на материнские очень даже похожие, ежеминутно словно рассогласовывались друг с другом, отражая ее смятенность, неуверенность в себе… Странно, что мать не сумела – или не успела? – передать дочери веру в себя, в свою привлекательность.