Тали Гофман - Взгляд изнутри

– Больница, палата, много народа…

– Ах, да!.. Я же хотела рассказать о том, как я тогда узнала про всё. Мне же никто долго не говорил, боялись, наверное.

– И я бы не стал брать на себя такую ответственность…

Элис укоризненно взглянула на Джона. Что ещё можно было ожидать от этого сопляка.

– …Историю о том, как я очутилась в больнице и по какой причине, мне рассказал медбрат, который менял капельницы и ставил достаточно болезненные уколы. Только после этого я начала по кусочкам собирать свою память. Его спокойный тон был вполне к месту, так как тот ужас и шок, который я испытала при осознании всего произошедшего были очень огромными, – отчасти он это нейтрализовал. Кстати, я имела неосторожность рассказать ему, что я плавала в океане на яхте размером с песчинку, где слепило солнце, которое гнездилось в мёртвом небе. После этого разговора ко мне часто начал заглядывать психиатр.

– Вы сообщили ему это, выражаясь именно такими эпитетами? – репортёр рассмеялся.

– Ну да, я считала своё видение чем-то необычным, мне хотелось, чтобы кто-то ещё назвал это чудом. А оказалось, что данному человеку было совсем не до душевностей со мной, и он меня сплавил этому странному психиатру, который, кстати, оказался умнейшим человеком. Не поверите, но по случайным обстоятельствам именно этот психиатр определил меня сюда.

– Я думал, он уже на пенсии должен быть как сто лет.

– Я так понимаю, что Вы сейчас посмели намекнуть на мой возраст, Джон? – Элис приподняла брови и уставилась на репортёра. Он не хотел ни на что намекать, это вырвалось само собой. Уж лучше бы намекал, тогда бы было хоть что сейчас сказать. Джон виновато улыбнулся.

– Я не хотел Вас задеть, просто не подумал о косвенных выводах от данного замечания. – Джон прокашлялся. – Простите, Элис. Давайте продолжим…

– Этот тип мне сразу не понравился. – Элис так и смотрела на Джона, будто эти слова относились и к нему тоже. — Он был слащавый, весь какой-то совсем неестественный, и хотел вселить в меня веру в его всеобъемлющее понимание моего положения. Ещё он пытался игнорировать моё презрение, и это была его самая большая стратегическая ошибка. Потоки сарказма во мне не просто не иссякали, они нарастали с непреодолимой силой. В конечном счёте, я настолько распоясалась, что встречала его словами вроде: «Доктор, несите скорей воды, я вся в огне!» или «Спаситель вернулся! Милосердные боги услышали мой клич!». Но когда он вдруг исчез, я всерьёз начала по нему скучать. Бывало, я даже принималась думать о нём. И мои мысли крайне отличались от тех эмоций, которые я выливала на этого человека. Я вдруг поняла, что именно он вернул мне «вкус» к жизни. Да! Этот маленький несуразный человек обманул меня, обвёл меня вокруг пальца. Притом сделал это так искусно, что я, думая, что веду свою игру, на самом-то деле, всё это время плясала под его дудку. Конечно, я немного пообижалась на себя за такую простоватую оплошность, но делать нечего: в итоге-то результат был положительным. И мне был назначен перевод в другую палату в конце недели.

– А Вы были несносной девчонкой, Элис! Я бы на месте этого врача устроил бы Вам «сладкую жизнь»!

– Если честно, мне прямо-таки стыдно самой вспоминать об этих событиях, – Элис покачала головой, – не знаю, что на меня тогда нашло. Возможно, это была скрытая тревога или даже отчаяние. Я была совсем ребёнком, когда всё произошло. Многие взрослые, уверена, делают и более страшные вещи.

– Спиваются, например, – Джон многозначительно посмотрел в окно, будто каждый третий его знакомый именно так и закончил свою карьеру. «Не удивилась бы даже», – подумала про себя Элис.

– Моя новая палата была просто раем по сравнению с той, в которой я пролежала минувшие пару недель. Во-первых, она была большой и, что немало важно, одноместной. Прямо на стене напротив висел телевизор, было также радио на тумбочке рядом с кроватью. На единственном подоконнике стояли цветы в горшках, а сам вид из окна был просто замечателен: только небо и ничего лишнего. Подоконники, как и сами рамы, были пластиковые, – сразу видно, что палата со свежим ремонтом. Мебель была достаточно привлекательной, как будто ей никто и не пользовался. Цветовая гамма же была голубовато-белых тонов, что в совокупности с запахом медикаментов, к сожалению, не давало мне забыть, что я всё же в больнице.

– Вообще, в этот период моей жизни я начала больше внимания уделять внешним качествам объектов… и субъектов, – чуть призадумавшись, добавила Элис, – мне было так скучно, что я готова была на стену лезть ради новых впечатлений.

– В скором времени мне стали ненадолго включать телевизор. Каналов было мало, зато они были очень познавательны. Особенно я любила передачу про живую природу, её можно было просто слушать и с лёгкостью засыпать под неё. А ещё одна медсестра, Юля, носила мне книги. Читала их тоже она. У нее был приятный голос, мягкий, и говорила она с придыханием. Я никогда не помнила, как она уходила, потому что читала она до момента, пока я не засну.

Вообще, я очень много спала. Наверное, если бы меня спросили когда-нибудь, как я проводила своё время в больнице, то мне было бы нечего рассказать, кроме того, что я вечно пребывала в царстве Морфея, выражаясь картинно. А если серьёзно, Юля стала одной из немногих ключевых фигур в моей больничной жизни. Она как бы предугадывала мои желания, всегда старалась создать именно ту атмосферу, которая мне была необходима. Иногда она приносила записанный фильм на диске, чтобы порадовать меня. Литература же, с которой она меня знакомила, раньше была мною недооценена, так что я была ей многократно признательна именно за это её личное предпочтение к английской классике. Недооценена – это не совсем то определение, на самом-то деле. Честно говоря, я вряд ли бы сама в ближайшие годы решилась читать что-то по-настоящему глубокое. Всё-таки, хотелось продлить своё детство хотя бы посредством чтения фантастической литературы.

– Но, тем не менее, выйдя из стен больницы, Вы решили одолеть книги, как Вы сами выразились, религиозного содержания.

– Да, Джон, это вышло само собой. С момента, как я очнулась в своей больничной палате и до момента моей выписки прошла куча событий. Они и повлияли на меня.

Вспоминая события прошлого, – прикрывая дневник сказала Элис, – не относящиеся к этому времени, можно отменить один факт: в возрасте 10—12 лет, когда я ездила к бабушке в деревню, первое, что я хватала с полки, всегда был сборник анекдотов. Да-да, именно он интересовал меня всё то время, которое я проводила у неё. Я могла читать его беспрерывно и с любого места, а главное, кроме смеха, – он ничем меня не нагружал. Наверное, мне просто было это нужно на тот момент времени, но вспоминать об этом сейчас очень даже смешно. Я об этом никому никогда не рассказывала, так как такие факты моей биографии могли негативно сказаться на моём образе философствующей девы. В школьный период я брала что-нибудь из библиотеки по типу сказок, или просила у особо щедрых одноклассников что-то из новинок, последней была книга о Волкодаве. Стихи из неё и по тот роковой день всегда находились у меня с собой, я носила их в кошельке.