Тали Гофман - Взгляд изнутри

– И тут меня охватила волна паники. Здесь, в полном одиночестве, посреди океана, посреди неограниченного ничем, как бы округлого, безугловатого голубо-синего полотна, я плыву не знаю куда, не знаю зачем. Да и плыву ли? Я не видела, чтобы паруса яхты надувались, не слышала звука мотора. Время остановилось, в прямом смысле этого слова. Я не имела возможности следить за временем, но видела отчетливо, что солнце не сдвигалось со своего места с самого моего пробуждения. Облаков на небе не было, так что и здесь движения совсем не наблюдалось. «Что происходит, чёрт возьми?! Где я? Я ли это? Может, это просто сон?» – думала я. Ущипнув себя за левую руку, я отчетливо ощутила боль, появилось легкое покраснение. И я поняла: нет, это не сон, здесь что-то другое.

Я присела на палубу, облокотившись спиной к бортику. И начала наблюдать за небом. Оно было мёртвым. Не знаю, почему именно это определение пришло мне в голову, но оно было вполне отчётливым. Как бывает, что есть вопрос нерешённый, и не знаешь, что делать и как поступить. Но в глубине души ты точно знаешь, что ответ есть. Только задай себе вопрос, и ответ сразу выскочит. И уже ничего с ним не сделаешь. Вот и здесь так же: я знала, что это небо – мёртвое.

Я не имела понятия, сколько так просидела. Может даже, я погрузилась в дремоту. Начался поток бессвязных мыслей, в котором всегда теряешь связь с реальностью. Притом, что конкретно ни о чём думать я не могла, или не хотела, – мысли были на уровне ощущений. Я в них не углублялась, не собиралась тонуть в них. Они были как один из способов скоротать часок-другой.

Я думала о том, что вот она – картина полной свободы, во всём своём ужасающем великолепии. То, о чём говорит каждый уставший от жизни человек, даже не удосужившись понять, какой подтекст у этой самой «полной» свободы.

Я сижу тут одна, никому ничем не обязанная, и, судя по всему, никем не разыскиваемая; ничто на меня не воздействует, ничто на меня не давит. Моё личное пространство на ближайшие, как минимум, десятки километров, абсолютно свободно от других людей. Можно ли сказать, что я наслаждаюсь? Конечно же, нет. Это та самая свобода, которая слишком тесно граничит с опасностью для самой жизни. И ведь это просто один из примеров этой крайней степени свободы. Ведь можно также сидеть в загородном доме перед телевизором, уехав, например, на край земли, подальше от всех своих знакомых, отключив, да и вообще выкинув свой телефон, и прочие средства связи. Конечно же, и собаку тоже придется кому-то оставить, чтобы уж наверняка никто не смог вас отвлечь от этого прекрасного чувства свободы. И тут, однажды выйдя на террасу, чтобы насладиться волшебным рассветом, ты вдруг видишь, что твоей машины нет на месте, да и вообще, твой уединенный уголок на краю света за ночь превратился в остров посреди океана. И вот тут-то состояние блаженства от свободы резко сменится ужасом от этой же самой свободы. Как бы парадоксально это все не звучало…

Всё оттого, что контроль над ситуацией потерян. А не значит ли это, что та самая «свобода», в нашем понимании, совсем не та «свобода», которая есть на самом деле? Ведь это же очевидно! Свобода и контроль – вещи несовместимые по своей сути. Человек, который желает быть свободным от чужого контроля, должен, по моему мнению, быть готовым перетерпеть и обратную сторону данного желания: потерять и свой контроль над всем тоже. Может, кто-то решится меня переубедить в данном вопросе, но мне неизменно кажется, что мы, люди, даём слишком много субъективных трактовок данным широким понятиям. Мы слишком кричим о том, о чём не имеем понятия, делая вид, что понятие мы все же имеем. Не легче ли выражаться более конкретно, не «я хочу быть свободным», а я хочу «расстаться с тобой», «уехать из этого города», «сменить работу», «съездить на рыбалку» и т. д. Ведь мы же это и имеем в виду, когда так безалаберно характеризуем свои желания этим огромнейшим по понятию словом «свобода».

– Помню, что от этих размышлений мне стало совсем не по себе. Сколько личного в нашем сложном языке. Сколько подтекстов и под-подтекстов у этих самых подтекстов в каждом сказанном нами слове. И ведь мы надеемся, что там, на другом конце провода, нас обязательно услышат и поймут. Поймут именно то, что мы пытаемся донести. Мусор. Очень много мусора приходится на одну простую светлую мысль в нашей речи. Легче просто молчать, – просто смотреть и чувствовать. Это три самые сильные качества человека перед лицом другого субъекта.

Судя по неизменной картине окружающего меня простора, время тащилось со скоростью полудохлой улитки, обессилившей от голодания. Но вот что странно, сама я абсолютно не чувствовала себя ни голодной, ни сколько-нибудь уставшей. Чувство жажды меня тоже не одолевало, хотя солнце палило будь здоров. Что-то начало мне подсказывать, что ситуация, в которой я оказалась, мягко скажем, немного выбивается из общедоступной для понимания. Я ещё раз огляделась. Ни единого намёка на приближающуюся сушу, ни одного буйка, ни одного судна в поле видимости. Я судорожно пыталась восстановить в своей памяти события до моего злосчастного пробуждения.

И тут яхту опять тряхнуло. А потом ещё раз. Притом, вокруг всё оставалось неизменно. И безоблачное, слишком идеальное небо, и солнце, и отсутствие ветра, и даже волнения воды не наблюдалось. Качка стала сильнее, я вцепилась в поручень. Нос судна резко пошёл вниз и черпнул воды, она растеклась по палубе, но меня не достигла, – я была ближе к задней части яхты. Через минуту произошёл ещё один толчок, судно накренилось, и я, цепляясь из последних сил, поняла, что пальцы соскальзывают. Здесь меня и осенило: картина несущейся фуры и крик мамы явно возник перед моим взором, как если бы это происходило наяву. От этого посетившего меня явления я разжала свои пальцы сама, а когда поняла, что сделала, было поздно: я упала в воду. Руки и ноги парализовало: я начала тонуть.

– И что же было потом? – репортёр явно был заинтересован этим видением.

– Потом я очнулась.

– Очень интересное явление. Кажется, оно как-то называется, когда человеку при пробуждении что-то очень ярко видится.

– Да, какой-то вид галлюцинаций: гипногогические или гипнопомпические, честно, я не особо помню. В моём возрасте уже и не надо такое помнить, – я слишком стара. Но после клиники мне было очень интересно читать такие книжки, где описываются реальные болезни и их симптомы. Мне так хотелось быстрее догнать свой год в плане умственного развития, что я почти перестала читать художественную литературу.

– И что Вы читали? – Репортёр спрашивал, скорее, для себя. Не было никаких особых причин вносить подростковый список книг Элис в его рукопись. Мало ли, кто-то решит читать всё по списку, и случайно сойдёт с ума, – вдруг в суд подадут. Сейчас так много подростков прыгают от безнадёжности с высоток, что лучше избегать любой возможности быть к этому причастным.