Алексей Жак - Изгнанник

– Кучнее становимся, – говорил он, сверяя прицел с реальным расположением приговоренных к щелчку фотоаппарата. – И не расходимся, пока я не произведу снимок.

– Вот те раз, – недоумению Ниночки, приглашенной тамады (выбор пал на даму за неимением мужского аналога под рукой), не хватило предела. – Это еще что за выкрутасы? Что за штучки, Сергей?

Сергей остановился в двух шагах от места побега, в недвусмысленной позе.

– Вы куда-й-то от нас собрались? – не унималась голосить Нинон, отхлебнувшая в лимузине из двух фужеров подряд (храбрилась, как умела).

– Никуда, – заскрипел зубами Сергей, направляясь на эшафот перед прицелившимся двойником по имени.

– Не успел расписаться, а уже уши навострил, – хохотала полная дама у автомобиля, рискнувшая высунуться из двери на хлеставший ветер, поддерживаемая за руку щупленьким старикашкой.

– Холодно, – содрогнулся Сергей, поднимая воротник пиджака.

– Опусти, – сказала Яна, и повела его в центр композиции. – Сейчас щелкнут и поедем. – И тут же чмокнула его в щеку, бросив полушепотом: – Неженка.

«Скорее, – подумал Сергей. – Скорее бы случилось это. Щелкнули бы».

Через час они сидели за столом в квартире Ядвиги Савельевны. Квартиру та купила кооперативную, по тем временам очень даже лихо подсуетившись, уговорив каким-то одной ей ведомым способом комиссию по выделению займа предоставить безмужней женщине, вдове с малолетним ребенком на руках, длительную рассрочку платежей. Этим своим беспримерным мужеством – неимоверными усилиями по изысканию средств погасить долг, экономией на всем и всех, а в основном самим предметом достигнутого успеха, то есть квартирой – она гордилась всю жизнь и при любом удобном случае, и даже без него, всегда вставляла в беседу тираду: «Это – моя квартира, я ее купила».

И добавляла, пускаясь в воспоминания:

– Купила, заработала своим горбом. Подруги завидовали, шушукались за спиной, пальцами тыкали, говорили между собой: «Откуда у нее квартира?» А я им: «Выбила в парткоме льготу на вступление в кооператив (на хорошем счету была), а дальше… вкалывала и день и ночь, пахала, забыв про все на свете, даже про дочь иногда: она у меня детство провела в садах и продленках. Работала в грязном цеху, на гальванике. Аккумуляторы делали. Там почти все зубы оставила. Брала по две смены. Заслужила, одним словом, выстрадала. Многие спрашивали: «И как тебе это удалось? Мы всю жизнь в Питере прожили, родились тут, а живем в прежних условиях, никаких улучшений. Я им только улыбаюсь вдогонку, а сама думаю про себя: «Под стоячий камень вода не течет». Знали бы они, как эти квартиры достаются!

– Да, – заступалась за мать дочка, будто кто-то спорил. – Мама ее заслужила. Ей при жизни нужно памятник ставить.

И сегодня Савельевна праздновала долгожданную победу, одну из череды одержанных ею промежуточных выигранных битв на пути к единственной, опять же известной только ей, цели. Она источала столько энергии и позитива с самого утра, что ее запасам могли позавидовать пиарщики всех вместе, скопом взятых, рекламных агентств и преуспевающих компаний. Она в прямом смысле командовала, и если не парадом, то маневрами всех собравшихся на пьяное ристалище призванных сил из числа друзей дома (друг дома в одном лице: незаменимый Петр Маркелыч). А подруг она устранила заблаговременно, оставив лишь одну-единственную, чудно готовившую и угощавшую бесподобными мучными изделиями собственного производства на домашней кухне, но о ней история пока умалчивает (может, в дальнейшем).

В это, даже не двухзначное число гостей, уместились также Полина с мужем Сергеем№2 – посетители со стороны Яны, приглашенные ею, прошедшие не придирчивый кастинг на роли свидетелей, – и родители Поли: полная дама со старикашкой, присовокупленные к празднику для создания массовки. Сюда же призвали тамаду (как без нее, «тамада» – женского рода) Нину, Нинон, Нинку, как только не обзывали бедную девушку коллеги по оконному бизнесу из отдела комплектации оборудования, незамужнюю, свободную от комплексов и постоянно экспериментирующую.

Когда вся эта кампания ввалилась гурьбой в фойе дворца бракосочетания №2 (в номере первом Яна уже побывала когда-то, но об этом тоже дальше…), стало душно и тесно в доселе просторном и расслабленном помещении.

– Идите сюда, – голосила Нинка. – Здесь гардероб. Можно мы оставим у вас цветы?

– Ниночка, – торопилась Яна. – Пару букетов возьмем с собой. Для фотографий, и не забывай о киносъемке.

«Как все серьезно», подумал Сергей, забывший о нанятом операторе, который уже маячил и мялся вдали.

Жених, облаченный в привезенный из столицы, купленный порядком лет назад, черный бархатный костюм, провисевший в пыльном шкафу без пользы, и вот теперь востребованный как никогда, с отсутствующим (репетировал заранее) взглядом окидывал декорации помпезного зала с парадной лестницей, с убегающей вверх красной ковровой дорожкой, с белоснежной балюстрадой и зеркалами вместо стеновых панелей. Яна, подхватив под руку, мгновенно усадила его на мягкий, пышный кожаный диван, и он утонул в нем. В свадебном платье, из-за которого у них произошел длительный и ожесточенный телефонный диспут, забравший немало сил, нервов, а еще больше монет, которыми оплачивалась затянувшаяся междугородняя связь, вся в завитках (бигудях, свисавших отовсюду на голове: сбоку, сзади, сверху, парочка локонов превратила ее челку в серпантин, а ее саму – в Мальвину), не сгибаясь и дыша через раз в стягивающем талию корсете, как работ, повернулась и спросила:

– Мы все взяли с собой, паспорта не забыли?

«Всё ли мы взяли с собой?» Только сейчас Сергей почувствовал, что находится (присутствует) в этом, а не в другом, месте – в городе, далеком от Москвы, от его дома, и от всего, что связано с тем другим его прежним и забытым на время местоположением. Удалился насколько возможно, отстранился (вечный странник) от теткиного сопения за стенкой его квартиры, от бредятины взаимоотношений с коммерсантами, вконец запутавшихся в бреднях его рекламных, завлекающих трюках. Трюках, наученных, подцепленных в подвале не Лубянки, а не менее корыстного консорциума, с которым свела судьба-злодейка. Так ему казалось в данную минуту: злодейка, а не благодетельница.

Забытое место и все зло, с ним связанное и нераздельное, больше не придавливало его, как будто он сбросил груз ответственности: за здоровье родственницы, за обязательства по контрактам, которые подписывал не он, а директор, собственно никогда даже не вникавший в суть подписанных им бумаг, а просто делегировавший полномочия загнанному в угол менеджеру по продажам.

Сергей ощущал невесомость своих чресл, сидя на заднем сидении лимузина, когда ехал во дворец (все равно какой: брака ли сочетания, или царский, вроде Зимнего с Эрмитажем) и разговаривал по сотовому с председателем правления банка (московского банка, все равно, что филиал на Луне) о поставках запланированного оборудования. Ему было все равно, получит или нет банкир технику в срок. И получит ли вообще. Его голову занимали совсем другие мысли. Далекие от коммерции. Может быть, даже ветреные и не подобающие взрослому человеку, избравшему и уже вступившему на путь мужа и отца семейства, но такими сладостными и убаюкивающими были эти мысли, что не хотелось от них отвлекаться. Было невозможно в такую минуту сосредоточиться на иных вопросах (на каких-то пустяшных проблемах денег и карьеры), когда рядом с ним сидела нарядная и молодая невеста, рдевшая от вина и в предвкушении царственного обряда и ночного соития.