Андрей Гайдаматченко - День после второго

Мать, проснувшаяся на рассвете от прямого попадания солнечных артиллерийских лучей прямо в ее небольшие глазки, сразу же встала с кровати, озлобленная в быстром темпе направилась она в свою комнату, с каким-то неподдельным шармом или кокетливой походкой, одним словом, корячась и что-то пританцовывая, возможно, какую-то польку, шагала она гордо в гостиную. Будто зная заранее и предчувствуя, что именно там спит ее дочь, решила, посему нарочно подготовить план; что-нибудь такое выкинуть, или, возможно, даже ударить ее; при этом войти окончательно в переднею часть команды и повернуть свой корпус к креслу – помышляла она тем самым утвердиться в образе карателя перед беззащитным и спящим лицом дочери. Помнила ли она, что у Кати сегодня день рождения? Это был такой человек, который мог забыть и, более того, изменить свое мнение даже через час. Впрочем, если она уж и помнила об этом дне рождения своей дочери, то этот факт, мог только усилить ее хаотичные вызовы на жестокий бой по отношению к беззащитной девушке, и никак иначе.

Она начала тихонько смеяться и в этот момент, стоя у кресла, качалась, при этом руками изображая тигра, который вот-вот набросится на свою жертву. Кресло было весьма фамильярное и в то же время было весьма смеющееся над всей этой ситуацией в целом. Кто на этом кресле только не спал за все дни его существования. Но если присмотреться к спинке кресла, которая так и смотрит в глаза подле стоящему человеку, то можно определенным образом заключить, что это самое кресло имеет два больших глаза, а разрез чуть ниже напоминает собой огромный рот, который искоса улыбается прямо в лицо тому, кто на него поглядит. Потому девушка, лежащая на этом кресле, больше походила на обед злого великана, голова которого отчетливо была прорисована до мелочей, вдобавок к этому и ручки шезлонга напоминали огромные уши. Полубоком в этот компрометирующий момент, на фоне приближающейся матери со злыми намерениями, расположилась ее дочь, словно на алтаре жертвоприношений, и мать ее уж было хотела нагнуть это кресло, чтоб та с него съехала, и как только она положила обе руки и приготовилась тянуть шезлонг назад, внезапно раздался громкий стук в дверь. Бил же, по всей видимости, кто-то сапогом об порог, и довольно сильно.

– Эй! Ну кто там еще?! – произнесла она, запутавшись даже немного удивившись сама такому визиту, затем отряхнула свое платье правой рукой в жесте явной и неполной сообразительности.

Впрочем, не спеша открывать и подумав еще немного, она решила: «должно быть, из школы кто-то пришел», – и с любопытством покосилась на дверь, которая так и ломилась от грохота.

– Эй! Да кто там такой?! Хватит тарабанить! – Она уж решила открыть незнакомцу, подходя все ближе к двери. Забыв о своей дочери на кресле, она схватилась за ручку и поспешила вращать ее в разные стороны, не понимая, в какую из них ей нужно вращать, чтоб отпереть эту дверь, так как Катя, вошедшая вчера с прогулки, дверь не закрыла, а лишь захлопнула и отвлеклась на кота. Мать ее сегодня поутру, не понимая, что происходит, своими действиями, наоборот, замкнула дверь, повернув ручку в ненадлежащую сторону. Человек, который стучал в дверь, подумал, что она теперь отперта, и силой надавил на дверь своим телом, отчего она прогнулась и старая краска откололась и осыпалась на женщину. В возмущении, что дверь не открылась, а, наоборот, закрылась, незнакомец начал тарабанить еще сильнее и бить ногами по порогу, казалось бы, своими солдатскими, на первый взгляд, сапогами, так что краска продолжала откалываться. Это не могло не навести ужаса на женщину и она резко пришла в себя. Взявшись в панике крепко за ручку, она все же смогла отворить. Приоткрыв старую рыхлую дверь, перед собой она увидела довольно высокого человека. Лицо же его было смуглым, местами черным, с до жути красной кожей в районе шеи, которая к тому же выцвела на солнце и превратилась в нечто твердое, словно каменное, грубое и довольно незнакомое. Впрочем, лицо его было как стена песчаного оттенка, могло даже показаться, что он приехал откуда-то с юга и явно был не из здешних мест. Лоб у него был сухой, не в морщинах, не засален, хотя на нем виднелись многочисленные трещины явно механического характера. Губы же его были тонкие, местами в шрамах. Это как-то даже напугало чересчур вспыльчивую мать, ошеломленная, она так и продолжила таращиться, стоя на пороге, и, не сказав ни слова, ступила назад в замешательстве.

Где-то примерно секунд двадцать пять оба стояли и друг на друга смотрели.

– Ну, здравствуйте, Мария Сергеевна, – проговорил загадочный мужчина. Одет он был довольно строго. Что бросалось в глаза, так это его темно-синие кожаные перчатки. И именно этот факт добавил еще свой тон в дело: что они такие темные и солидные, а не вульгарно-лимонные, к примеру, или бежевые, – заставил испуганную женщину подумать о чем-то плохом. Лицо его было худое, вдобавок к этому песчаное, словно печенье, и как будто все сыпалось само по себе, как это часто бывает с подобными кондитерскими изделиями, кроме того, на щеках выступала легкая небритость, и непонятно было, то ли его волосы так растут, потому что они были еще рыжие, то ли его лицо так запесчанилось и приобрело настолько сухой и дымчатый вид. Однако же сам он был еще и прокуренный, судя по запаху, который доносился в том числе и от перчаток, и при каждом покашливании пыль или известь спускалась с его лица, или же самой Марине (так звали мать Кати), стоящей рядом, так показалось от испуга. Он был значительно выше нее и даже поднялся на одну ступень порога, чтобы казаться еще более громадным, и, обхватив одной рукой дверной проем, неумолимо взглянул прямо испуганной даме в ее глаза, делая акцент на своей речи.

В другой руке он держал какое-то письмо или даже документ. Однако же сразу это не было понятно.

– Вы кто? – проговорила Марина каким-то больным и еле дрожащим голосом. Странное появление такой персоны очень даже сказалось на ее характере и подкосило ей поджилки. При всем неординарном внешнем виде данного человека, судя по его манерам и речи, за бездомного этого песочного мужчину было тяжело принять. В таком виде иного человека с таким компрометирующим лицом, может быть, она и прогнала бы палкой, – но не его! Она вдруг стала вести себя крайне трепетно, чего не наблюдалось ранее – так это явного замешательства.

Ведь буквально еще шесть минут назад она вела себя вызывающе по отношению к своей дочери и даже хотела опрокинуть ее с кресла. Но присутствие столь серьезного мужчины, да еще и с каким-то серьезным документом в руках, – настолько огорчило и скомпрометировало ее саму, что в горле ее резко стало сухо и запершило, отчего она начала откашливаться.