Петр Альшевский - «Святой Глеб»

Всего было передано пять пачек. Получивший обещанное «Шалтай» приблизился к Кириллу и что-то прошептал ему на ухо, после чего, хлопая себя по карманам, удалился.

Кирилл Суздалев остался. Теперь у него есть информация, но напоследок Кириллу надо все обдумать. Вернее, преодолеть страх.

ЗАПРУЖЕННЫЙ и пламенеющий тысячей фар центральный проспект. На его фоне раздается голос говорящего по телефону Кирилла – он делает два звонка.

«Алло, отец, я в городе, но еду к тебя, да, сделаю одно дело… кое-кому еще позвоню и освобожусь… буду у тебя. Сначала я позвонил тебе, чтобы ты вселил в меня решимость, а потом уже туда… смеюсь я, смеюсь… пока».

«Алло, полковник Егоров? Это его номер? Ну, позовите его… о чем станем говорить? Не о личном… о возможности перехвата огромной партии наркотиков. Идите, зовите, я подожду».

КИРИЛЛ Суздалев едет по дачному поселку. Один забор переходит в другой, приличное электрическое освещение не позволяет разгуляться опустившейся на землю тьме; на дороге колдобины, Кирилл подпрыгивает и не притормаживает, он все контролирует, нужный ему забор он не проехал – выйдя из машины, Кирилл распахнул ворота и столкнулся лицом к лицу с разбрасывающим лопатой снег мужчиной в тулупе: со своим отцом. С членом-корреспондентом, проводящим эту зиму на старой двухэтажной даче.

– Здорово, – сухо сказал не избавившийся от напряжения Кирилл.

– Здорово, сын, – сказал Петр Иванович. – По телефону ты обмолвился, что заедешь, и от неожиданности я присел. Посидел, вскочил, забегал по дому и выбежал во двор с подручным инструментом. Чтобы расчистить им пространство для моей машины – ты загонишь ее на участок? Ты не на минутку?

– День-другой поживу.

– Я тебе не помешаю? – спросил Иван Петрович.

– Ты мне никогда не мешал.

– Думаю, мешал, – промолвил отец. – Не помню когда, но было, не могло не быть, бывало и меняло нас не в лучшую сторону – ты, как примерный сын, утверждаешь обратное. Ты пользуешься моей амнезией. Регулярно?

– По ситуации, – наконец-то улыбнулся Кирилл.

– Делай это с опаской. Камень, способный меня сбить, тебе с земли не поднять.

– Как там твоя монография? – рассмеявшись, спросил Кирилл. – Пишется?

– Подрастает, – кивнул Петр Иванович. – Не сказать, что без принуждения, но скорлупу уже поддавливает. Такой уродец вылупится… надеюсь, достаточно симпатичный.

В НЕПРИБРАННОЙ комнате с расшторенным окном и подкрашенной синей краской батареей Кирилл с отцом пьют чай из желтых чашек с серебряными ободками. На несвежей скатерти лежит пакет с шоколадными вафлями, облезлый чайник стоит на краю стола у блюдца с использованными пакетиками, на Кирилле Суздалеве его серый пиджак. На Петре Ивановиче несуразная малиновая водолазка.

– С мамой не созвонился? – спросил Петр Иванович.

– Мы говорили, – ответил Кирилл. – В четверг что ли… она мне гневно выговаривала за невнимание, а про тебя сказала, что ты просидишь на дачу до апреля, и тебе без нее хорошо. Когда она к тебе приезжает, она в этом убеждается.

– Твоя мама все видит.

– Ты от нее и не скрываешь, – сказал Кирилл.

– Равнодушие я выставляю, не прячу, остужаю им сразу. Не давая опомниться. И она видит – видит пыль, видит беспорядок, и вместо того, чтобы молча прибраться, начинает отчитывать своего мужа, члена-корреспондента, который все здесь запустил и живет, как в хлеву. Не тратит энергию на уборку, корпит над трудом без коммерческих перспектив, с тупым упрямством вбивает в бумагу строку за строкой – твоя мама зудит и встречает отпор. Мой ледяной взгляд.

– Без выяснений?

– Я уравновешен, – промолвил Петр Иванович. – Крупный ссор у нас не случается и врагами мы с ней не расстаемся – она возвращается в город, я плетусь к письменному столу… на морально-волевых. У меня полная свобода действий, но я избираю борьбу и включаюсь в нее с холодным рассудком.

– Сомнамбулически, – усмехнулся Кирилл.

– Что ты сказал?

– Не знаю… что-то сказал. Написанная тобой работа прогремит, и я погреюсь в лучах твоей славы с поправкой на их прохладу.

– Ах, вот в чем дело, – пробормотал Петр Иванович.

– Всего понемногу. Чай я допил, вторую вафлю даже не взял, и это вызывает мою особую озабоченность. Своего отца я не помню…

– Класс! – воскликнул Петр Иванович. – В твоей битве я бы тебя поддержал, но не смог залезть на коня! Проведем перераспределение и нарастим шерсть… по осенней роще ты шел с палкой?

– Да.

– Значит, на медведя!

– На него, – кивнул Кирилл. – Вовремя ты о медведе. Я иду на него, на медведя, убившего славную девушку с зелеными глазами и короткими волосами… его бы растрелять из автомата, но пусть хотя бы палкой отлупят. И то приятно.

– Ты о каком медведе? – заинтересовался Петр Иванович. – О существующем?

– Он является выдумкой… под стать прочему. Мы с тобой, отец, все выдумываем и шуточками обмениваемся, а медведь ревет. Его зацепили.

–

ВЫГЛЯДЯЩИЙ, как денди, и входящий в одну из преступных группировок Илья Тувимцев, находясь в автосалоне, присмотрел бежевую миниатюрную машину. Он ее увлеченно оглядывает, дружелюбно похлопывает по крыше, утяжеленными перстнями пальцами дергает дверную ручку, заглядывает в салон; Тувимцев в полном неведении касательно того, что подошедший Максим Капитонов уже стоит у него за спиной.

– Себя бы ты такую не взял, – сказал Максим. – А для любовницы в самый раз. Она бы в ней покрасовалась и раззвонила бы всем, что ты мужик не прижимистый, тебя только и успевай трясти, но взамен ты требуешь абсолютной покорности в койке, где ты оттягиваешься и куражишься. Травмируешь нежных девушек болезненными пистонами. Спихиваешь их в отстойник горького разочарования.

– Я для племянницы, – пробормотал Тувимцев. – Ты, Макс, чего… пришел показать мне справку о невменяемости? Что ты здесь делаешь?

– Я и на улице, и тут. Я же резидент.

– Кто?

– Поставщик дряни, – пояснил Максим.

– Да-да, когда-то так называли… до нас и не нас. Ты смотришь в прошлое и считаешь тех людей могучими слонами – ты без ума от слонов, но я не твой слон. Мы встретились нежданно-негаданно?

– Я за тобой следил, – ответил Максим.

– Ага… А основание?

– Долг, – сказал Максим. – Ты мне его вернешь.

– Верну, а что… не верну? Скажу, чтобы ты отваливал? На днях увидимся, и я тебе все отдам. Я бы и сегодня с тобой рассчитался, сумей я прознать, что ты срочно нуждаешься, сумма-то смешная, к чему тут из-за нее устраивать напряги. Сколько там набежало… тысяч шестьдесят, семьдесят.

– Девяносто.

– Откуда девяносто? – возмутился Тувимцев. – Я не кричу, но на девяносто я не закладывался, и из меня поперло удивление, которое было похоже на несогласие, что наказуемо… поскольку твои расчеты вернее. Долг я признаю. Девяносто тысяч зеленых.