Петр Альшевский - «Святой Глеб»

– Когда отдашь? – спросил Максим.

– Точный день не назову, однако, коли я признал, возврат последует несомненно, беспокоиться на мой счет тебе не надо, а на свой счет озабоченность ощути. Прижало тебя, Макс, приплющило. Мечешься, шныряешь, за мной вот следишь… если с криминала доходы невелики, то ты им не ограничивайся. Заимей легальный бизнес.

– Подо мной и такой, – пробурчал Максим. – Я владею изданием… глянцевым. И оно прогорает! Изводит меня убытками.

НЕ СМОТРЯ вниз и не прикасаясь к поручням, Кирилл Суздалев стоит на балконе отцовской дачи – за его спиной горит свет. Сверху густой мрак, впереди огни и понастроенные повсюду дома, Кириллу вспоминается особняк Максима и падение Ани, в памяти воскресают разрозненные эпизоды того ужасного вечера, ненавистный образ Максима Капитонова доминирует над всем остальным; на Кирилла взирает открывший балконную дверь Петр Иванович.

– Звезд не видно? – спросил отец.

– Нет, – ответил Кирилл. – Я к этому привык. Ты бы закрыл дверь, а то простудишься и не допишешь.

– Короче, простужусь и умру – ровным счетом. Без преувеличения.

– Угу, – пробормотал Кирилл. – Закрывай.

– Я несознательный пожилой человек. Если я решу, что умираю, я поеду с тобой, и по дороге в больницу мы будем вести идейные споры, заносчиво опровергать фиктивные сущности современной аналитической философии и держать фасон, чтобы показаться девочке в приемном покое двумя крепкими мужиками.

– С признаками маразма, – усмехнулся Кирилл.

– Это, сын, наигрыш. Фундаментальная злополучность и невезучесть. Бескорыстное служение окоченению… почему ты на балконе? Ты же и летом на него не выходишь.

– Больше четырех лет не выходил, а сегодня вышел, – пробормотал Кирилл. – Преодолел… позвонил.

– Кому позвонил? – спросил Петр Иванович. – Глебу?

– Глебу я не звонил… позвонить святому Глебу вполне можно. Мысль! Я его позову, и он мне не откажет, мы с ним что-нибудь придумаем или просто поговорим… вдвоем или с тобой – он любит с тобой разговаривать.

– И я с ним, – сказал Петр Иванович. – Он, конечно, себе на уме, но толковый. Поумнее обычного святого.

ГЛЕБ с Лизой в электричке. Девушка сидит у окна, но в отличие от Глеба, она в него не смотрит; напротив них никого, людей в вагоне мало, поезд еле ползет, колени Лизы сдвинуты; закинув ногу на ногу, раздосадованный Глеб бродит взглядом по окраине мертвого леса, которому не ожить и весной; через грязное стекло лес видится еще более загубленным, чем он есть в действительности – Лиза на него взглянула и сочувствием к нему не прониклась.

– Когда едешь без кучи тяжестей, электричка получше машины, – сказала Лиза. – Там пробки, стресс, а тут покой… тут могут пристать хулиганы.

– Это миф, – промолвил Глеб. – Никакие хулиганы в электричках не пристают.

– Накаркать не боишься?

– Ты не одна, – сказал Глеб.

– Я под твоей защитой?

– Конечно, но я не всесилен. Ты с мужчиной, и, если некий народ потянется к твоему телу прямо при мне, то они уже не хулиганы – молодые, нетрезвые, вменяемые. Они – бесноватые отморозки, от которых никому не уйти. Эх! Жаль, что мы не на машине.

– И отчего же мы не на ней? – спросила Лиза.

– К Кириллу я бы тебя довез, а назад бы повез. И только. А довез, не довез… не ручаюсь.

– Почему?

– У Кирилла я собираюсь беспробудно пить, – сказал Глеб. – После всех возлияний я буду или пьяный, или с похмелья, смотря когда мы поедем назад.

– Твой Кирилл сильно бухает? – осведомилась Лиза.

– Он года четыре капли в рот не берет. Но его отец себе позволяет – папа у него забулдыга, опустившийся алкаш, с ним я и нажрусь. – Посмотрев на девушку, Глеб рассмеялся. – Ты не расстраивайся, разочаровывать тебя я не стану, да и не с кем: сам Кирилл и в самом деле не пьет, а его папа отнюдь не пьянь. Он – член-корреспондент, блестящий тонкий ум с обходительными манерами и умением выпить рюмку и больше не наливать. Примерно рюмку выпью и я. Ты можешь пить сколько захочешь, одергивать тебя я не возьмусь. Мы не настолько близко знакомы.

– Останемся на ночь и познакомимся, – заявила Лиза. – В разные комнаты нас не положат?

– Кирилл у меня спрашивал, как мы думаем спать, вместе или раздельно. Я сказал, раздельно, и он удивился.

– Ты ему ничего не объяснил?

– Относительно чего? – переспросил Глеб.

– Почему мы до сих… и что нас тормозило. Моей вины нет – не могла же я сама напрашиваться. Я ожидала, что заговоришь на эту тему и отведешь к себе… я бы ломалась, а ты бы настаивал и уговорил. А ты дотянул до дачи. Не пригласи нас твой друг, ты бы тянул и дальше, но на даче ты от меня не отвертишься. Покажешь мне, сколь ты крут.

Отвернувшийся от девушки Глеб посмотрел на мертвый лес.

БРЕЗГЛИВО чураясь вьющегося вокруг него главного редактора прогорающего издания, квелый Максим Капитонов вышагивает по аляписто оформленному коридору.

Прическа Витольда Хаулса претендует на стиль, его вычурная одежда занимаемой им ответственной должности не соответствует – Максиму здесь все противно; попадающиеся в коридоре работники столь же поверхностны и легковесны, как и вертлявый Витольд, которого они приветствуют почтительными кивками. Максима будто не замечают.

– Показатели продаж у нас, Максим Андреевич, валятся, – сказал Витольд, – и не будь я головастым руководителем, я бы пустил все на самотек, и вы бы меня уволили, а может, и того хуже. За мою нерадивость вы, как пострадавшая сторона, приговорили бы меня к совершению надо мной насилия…

– В рабочем порядке, – сказал Максим. – Сделал – получи. Ничего не сделал – получи с довеском.

– С дополнением. В виде смертельной раны. Я так спокойно об этом говорю, поскольку мне от вас полагается не пуля, а премия. Тираж-то у нас вырастет! Денежные ручейки зажурчат.

– Ты отвечаешь? – осведомился Максим.

– Ну, зачем же столь жестко… кто-то изучает явления, наподобие грозы или шторма, а я скромно наблюдаю за пристрастиями покупателей глянца и конъюнктуру я просекаю – перемены в запросах улавливаю. Ваш журнал я спасу.

– Чем?

– Изменением направленности, – промолвил Витольд. – Сменой курса, которая привлечет к нам тех, кому необходимо несколько не то, что мы предлагаем на наших страницах. У нас же, Максим Андреевич, телки – на обложках, внутри, и их фотографиям нет числа, они и в купальниках, и в нижнем белье, и в апартаментах, и на природе, их лица, задницы, груди… кому это нужно!

– А что нужно? – спросил Максим.

– Нам нужна прибыль, – ответил Витольд.

– А потребителям?

– Ну, а им удовлетворение… удовольствие. Ради потребителей мы и стараемся. Весьма стараемся им угодить. Да вы сами взгляните.

Войдя в распахнутую Витольдом дверь, Максим Капитонов попал на проводящуюся в розовых декорациях фотосессию: моделями выступают двое позирующих фотографу мужчин – фактически обнаженных. Максима Капитонова сковывает испытываемая им жуть.