Петр Альшевский - «Не сезон»

– А ну пошел прочь! – заорал владелец салуна Дмитрий Захоловский. – Двигай, двигай, исчезни отсюда! Скройся, я сказал!

Игорь Семенов уходит.

– Ваш клиент? – спросил Евтеев.

– В моем салуне я его не потерплю, – сказал Захоловский.

– Он падает и блюет? – поинтересовался Евтеев.

– Я подозреваю, что он торгует наркотиками, – сказал Захоловский. – Пытается быть скрытным, но у него не получается. Он вынуждает меня задумываться, кто же его сюда перевел. Мы вроде бы на отшибе, однако он откуда-то взялся… пятый день отирается. Да и ты неясно кто.

– Я к Брагину, – сказал Евтеев.

– К живущему на озере? – спросил Чурин. – А что у тебя с ним?

– Мы старые, еще школьные товарищи, и…

По лестнице спускается принимаемый здесь за сектанта Григорий Доминин.

У него длинные седеющие волосы, на нем белоснежная, не заправленная в брюки, водолазка; дойдя до середины лестницы, он остановился и окинул благосклонным взором расположившихся внизу.

– Подать вам поесть? – уважительно спросил Захоловский. – Но Варвара, наверное, у вас…

– Она в моей комнате, – сказал Доминин. – Ты на кого-то кричал?

– Я не нервничал, – пробормотал Захоловский. – Я на торговца…

– Чем торгуют? – спросил Доминин.

– Возможно, наркотой, – ответил Захоловский. – За руку я не ловил, но интуитивно предполагаю, что он по этой части. Продает, подсаживает…

– Детей? – спросил Доминин.

– Дети ко мне не ходят. Детей поблизости нет… ни одного моложе тридцати. Тут вымирающий район.

– Север, – усмехнулся Доминин. – Жизнь затихла, но она не прекратилась – она заморожена. В таком виде не сгниет. Когда будет нужно, оттает. Расцветет.

Усмехающийся Доминин направляется наверх и, миновав коридор, заходит в свою бедно обставленную комнату, где его поджидает Варвара Волченкова – при появлении Григория она почтительно встает со стула.

– Что хозяин сказал? – спросила Волченкова. – Меня не требует? И что за привычка – считать меня своей собственностью… разносящей тарелки, танцующей стриптиз, который наверняка не возбуждает, но это не моя забота: за разбитую тарелку с меня вычтут, а за то, что я никого не завела, хозяину с меня не удержать, я же раздеваюсь и двигаюсь – заводитесь, пожалуйства, вы мужчины, я женщина… не первый сорт, но и вы мужчины полудохлые, если не возбуждаетесь, когда перед вами женщина обнаженная. Взаимного притяжения между нами не чувствуется.

– Ты о себе и о тех? – осведомился Доминин.

– Может, и о тех… или о вас. Хозяину не нравится, что я у вас бываю. Громко не ругает – зудит… комнату вам сдал, а втихаря на вас наговаривает. Сектантом зовет.

– Вера мне не безразлична, – сказал Доминин. – Распять меня он не грозится?

– А вы досадили ему ровно настолько, чтобы вас извести?

– Оружия я не сложил. – Доминин улыбнулся. – Поиск надежных соратников успехом, я думаю, увенчается.

ПРОВАЛИВАЮЩИЙСЯ по колено в снег Александр идет по безбрежному белому пространству к неподвижной черной точке, обретающей по мере продвижения человеческие черты и оказывающейся Игорем Семеновым.

Не дойдя до него метров двадцать, Евтеев натыкается ногой на что-то твердое.

Работа той же ногой, разгребание снега, Александр видит, что тут лежит тело, чье лицо от снега все еще не избавлено; оно расчищается Евтеевым опять же ногой.

Оно женское.

Весьма симпатичное, с открытыми, вдумчиво глядящими глазами, не отвлекающийся от рассматривания откопанной девушки Александр делает Семенову знак, чтобы бы тот убирался.

Семенов разворачивается и удаляется.

– Ты девушка, что надо, – пробормотал Евтеев. – Со своей философией… тяни ко мне руки! Взребезги ты не разбита, и для тебя чревато полагать, что ты являешься частью этой пустыни – ты от нее отделишься. Ты необходима людям.

– Они взорвали мой дом, – сказала Марина Саюшкина.

– Кто? – спросил Евтеев.

– От них одни неприятности, – промолвила Марина. – Надо мной пустой мир, в который я взглядываюсь и обмираю… я гляжу туда.

– Это по твоим глазам видно, – кивнул Евтеев. – Тебе бы таблеток, но их нет, и ты через глаза принимаешь вовнутрь низкое небо. Про тебя не скажешь, что ты кренилась, но не опрокинулась.

– Я свалилась, – промолвила Марина. – Меня занесло снегом?

– Отголосок взрыва я слышал вчера, снег шел ночью, и если ты легла, он мог тебя завалить. Закономерность присутствует. Она косвенное следствие чего? Не того ли, что нам неведомо?

– Мне становится холодно, – сказала Марина.

– Ты на грани, а мне еще нужно тебя кое о чем распросить… я обойдусь с тобой по-божески. Отведу тебя в ваш салун.

ОБХВАТИВ за талию клонящуюся к земле Марину Саюшкину, Александр Евтеев подтаскивает ее к салуну, курс на который держит и показавшаяся справа от них Виктория.

Косметика нанесена безукоризненно тонко, одета Виктория не без выдающего прекрасный вкус изыска; с царственной осанкой благородной дамы средних лет она размеренно движется по утоптанной тропинке, не глядя на пробирающихся по глубокому снегу Евтеева и Саюшкину.

– Женщина! – воскликнула Марина Саюшкина. – Вы в кабак? Без сопровождающего не боитесь?

– Меня в нем не обидят, – ответила Виктория. – Хотя и видеть не хотят.

– Что вы пробормотали? – не разобрала Марина.

– Не лезь ты к ней, – сказал Евтеев.

– Я из женской солидарности! – заявила Марина. – Когда я ходила пропустить рюмочку с отцом, ко мне не приставали, а когда ходила без него, меня облепляли с мыслью овладеть мною как можно скорее… воспоминания ломают меня об колено. В том числе, и приятные. Мужчины меня угощали, прощупывали, завязывались романы, происходили горячие обжимания, для моей прорезавшейся женственности был золотой век. А у вас? У вас не депрессия?

– У меня не наплывами, – сказала Виктория.

– Мужчин-то вы привлекаете? – не очень расслышав, спросила Марина. – До ручки кого-нибудь довели?

– Не выпытывай ты это, – сказал Евтеев. – Это глубоко личное.

– Да не преувеличивай! – воскликнула Марина. – Что еще за секреты…

– Депрессии у меня постоянная, – ни к кому не обращаясь, сказала Виктория, – и я ее не ощущаю, перехода же нет… между хорошим и плохим. Состояние стабильно.

ВОШЕДШАЯ в салун Виктория виновато посмотрела на хозяина заведения Захоловского, чья голова высилась над барной стойкой, за которой он сидел, равнодушно взирая на дверь.

Получив от Захоловского обдавший ее неприязнью взгляд, Виктория уселась за столик и уже оттуда принялась смотреть на хозяина заведения с тем же выражением лица.

Дмитрий Захоловский на нее не смотрел, но вызванные ее приходом негативные эмоции его не оставили: на зашедших вслед за ней Евтеева и Саюшкину он взглянул резко уничижительно.