Александр Погодин - Молодые люди

– Подожди, подожди! – воскликнул я. – А что за песня сейчас была? Как называется?

– Пока не знаю. Не придумал названия.

– Так… это ты сочинил?

– Ну да, – сказал он, ухмыльнувшись. Кого-то позабавило мое удивление.

– Не знал… я просто впервые тут у вас…

– Да, я вижу. Зовут-то тебя как?

Я представился.

– Меня Андрей, – мы пожали друг другу руки.

– Дюша, дай ему сыграть, он тоже умеет, – встрял Олег. Поскольку я ни разу до этого не играл на публику более чем из трех человек, мной овладела робость.

– Да, пожалуйста, – сказал Андрей и протянул мне гитару.

– Э… давайте в другой раз, я сегодня не в голосе, – стал я увиливать.

– Да ладно тебе! – сказал Андрей. – Забей и играй, как играется. Никто тебя здесь судить не будет!

– Ну что ж, – молвил я и взял инструмент. Песни, побудившие меня однажды взяться за гитару – это русский рок восьмидесятых, который случился со мной лет в семь, когда папа дал послушать кассету с песнями гр. «КИНО».

Современных песен я знаю мало, поэтому, переборов волнение, начал:

Минула еще одна бессонная ночь.

Дым есть глаза, и кофе кипит в кофеварке.

Сегодня я понял, что вся моя прошлая жизнь

Была вовсе не жизнь, а жизнь в Зоопарке…

И я всё более воодушевлялся, понимая, что слушают меня с интересом.

…и кем бы ты ни был, я прошу тебя – постой, не уходи,

Давай убежим из этого зоопарка!

– Здорово! – сказал Андрей. Все зааплодировали. Нет так бурно, как мы до этого, конечно, но для меня это была высшая награда. В общем, все оказалось не так страшно, как ожидалось. Я вернул гитару хозяину.

– Мне, кстати, тоже Майк нравится, – сказал он, – можно как-нибудь поиграть его.

Речь шла о Майке Науменко. Его песни хороши, помимо прочих достоинств, тем, что не нужно обладать сильным голосом, чтобы исполнять их.

– Можно, – согласился я.

– Но – потом. Давайте, наверно, расходиться, а то реально поздно уже.

Все стали прощаться.

Когда шел наверх, услышал девичий голос:

– Саша, подожди!

Я обернулся.

– Ты чего со мной не здороваешься? – капризно сказала девушка.

– Ну привет, – сказал я. – А мы разве знакомы?

Где я ее мог видеть? Смазливая внешность, длинные волосы, взгляд такой водянистый и пустенький, как у котят. Красивая девочка, но… таких на заводах под копирку штампуют.

– Я Алина, вообще-то!

Тут я вспомнил: подруга Виталика, психологиня, которая была у нас на праздновании начала года.

– А… прости, не узнал.

– М-м. Здорово ты играешь.

– Спасибо.

– Ну ладненько… я как-нибудь зайду к вам.

– Заходи.

Она исчезла за дверью, ведущей на седьмой этаж.

Я продолжил путь. Завтра к первой. От этой мысли усталость навалилась еще сильнее.

Мы свернули во двор. Дом выглядел нежилым: в окнах не было света, по стенам ветвились трещины, подъезды (точнее – парадные) не были заперты. Возле одного из них стояла девушка: невысокая, в темно-зеленой толстовке, вытертых джинсах и кедах. Ее ярко-рыжие волосы были заплетены в дреды,

– Знакомься, это Марина, – сказал Кос.

– Здрасьте, – сказал я.

– Привет, – она пробежалась по мне взглядом. – Ты про него мне говорил? – обратилась к Косу.

– Да. Сиверский пришел уже?

– Еще нет. Пошли наверх.

Мы стали подниматься по лестнице вдоль щедро исписанных граффити стен. Добрались до четвертого этажа.

– Заходи, – сказала мне Марина, толкнув массивную, как в каком-нибудь бункере, металлическую дверь.

Народ в основном теснился в большой комнате – оттуда раздавался галдеж, смех и из колонок звучал рок. Окна были завешены, поэтому все, казалось, плавало в чуть фиолетовом сумраке. На стенах красовались всякие постеры панковского и протестного толка и стихи, выведенные маркером.

Мы стали пробираться в комнату. Ни одного знакомого лица. Впрочем, все они были увлечены разговорами и не заметили моего появления.

Через несколько минут музыка стихла, и причиной тому было появление Сиверского.

– Здравствуйте! Рад, что вас так много сегодня! – сказал он. В ответ ему приветственно зашумели.

Он был уже далеко не молод, но движения его были легки и уверенны. Невысокий, в черной водолазке и темно-сером пиджаке, поджарый, с бородой – как дореволюционный интеллигент. Такого легче представить вещающим с кафедры в лекционной аудитории, чем беседующим с юными маргиналами в сквоте.

Свое выступление он начал тем, что порекомендовал несколько книг по философии анархизма и истории. Почти все вокруг стали записывать в тетрадки или вбивать в телефоны имена авторов и названия. Я не стал этого делать – не настолько я был заинтересован в теме лекции. Однако позже пожалел об этом.

Выяснилось, что Александр Карлович активно участвует в анархическом движении еще со времен Советов, и что ему пришлось немало пострадать за свои убеждения.

– Напрасно полагать, что анархизм – это пережиток прошлого, – говорил он. – Это идеал, которого никогда не достигнуть, но к которому нужно непрестанно стремиться. Это взгляд на устройство жизни под другим углом. Даже сегодня, когда миром правят транснациональные корпорации, ему есть место. Общество до сих пор, само того не осознавая, воспроизводит анархические модели поведения и взаимодействия…

Слушая речь Сиверского, я не переставал восхищаться тем, как точно и свежо он формулирует то, о чем в повседневности говорить не принято, но что, вроде бы, всегда лежит на поверхности:

«Анархизм – это в первую очередь личностное мировоззрение, которое ставит под сомнение ценности современного мира. Мира в котором господствует слепое подчинение, а не осознанное самоуправление, потребление, а не творчество, конкуренция, а не солидарность. Мира, где человек все меньше способен мечтать и все больше отдается пошлой суете, конформизму и плоскому прагматичному мышлению…»

«Отказ от мечты, от каких-либо устремлений отчуждает человека от самого себя, делает его удобрением истории и статистики…»

«В глубине души все мы являемся анархистами, ибо никому из нас не чужды идеи взаимопомощи, солидарности и бескорыстия. Однако, уклад современной жизни таков, что во многих эти качества притупляются. Одна из задач анархизма – помочь их реанимировать. Люди, которые посвятили свою жизнь творчеству, разной волонтерской деятельности, на мой взгляд, живут более осмысленной и счастливой жизнью, чем, скажем, бизнесмены и олигархи, готовые использовать самые бесчеловечные методы в погоне за сверхприбылью, прикрываясь тем, что они якобы поднимают экономику и создают рабочие места.»

«Жизнь невозможно впихнуть в рамки какой-либо социальной доктрины или учения, поэтому современный анархизм перестает быть „описанием идеального общества“ и становится попыткой ответа на вопросы: в чем смысл нашей жизни? зачем здесь мы? зачем здесь я?..»