Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

Очнувшись, я нашла себя в кровати. Голова трещала, спазмы давили на коробку, обещая разорвать ее в клочья. Я лежала, тупо глядя в одну точку на ковре, висевшем на стене. В лесной чаще красовались медведи. В глазу одного из них едва различалось белое пятнышко. Оно выделялось на фоне почти черного полотна. И я смотрела и смотрела на эту белую точку. Мне было невдомек, что тело мое стало женским не только в виде округлившихся форм. Оно требовало ласк, касаний мужских рук, выплеска энергии. Но воспитание не позволяло совершить необходимые выросшему телу действия. Конечно, я давно понимала, что до свадьбы вряд ли дотяну. Но разрешить себя поцеловать тогда было выше моих сил… Это было полным бредом и неимоверной глупостью. Но так воспитывали девочек в «приличных семья» в те годы…

Несмотря на мой глупый поступок в тот вечер, Максим продолжал настаивать на наших встречах. Он провожал меня после школы домой, но погулять с ним вечером я отказывалась, ссылаясь на занятость. В своих вечерних грезах я желала повторения… снова и снова восстанавливала в памяти тот момент, когда мы стояли, тесно прижавшись друг к другу. Казалось, я даже помнила запах Максима, и голова кружилась еще сильнее. Но я отказывала и отказывала, стоило Максиму снова заговорить о свидании вечером.

– Не понимаю, – сказал, отчаявшись, Максим, – если не хочешь, просто скажи…

– Нет, нет… мы обязательно погуляем… как-нибудь.

Я придумывала отговорки, не желая потерять Максима окончательно. Находила причины, почему не могу с ним встретиться. Время от времени он, теряя надежду, переставал подходить, и тогда меня охватывало волнение. Казалось, все кончено. А это было глупо и обидно. Он нравился мне. Почти каждый вечер перед сном я видела его губы, которые едва не коснулись тогда моего лица. Хотелось почувствовать, что же будет, когда они наконец коснутся моих… но когда он снова подходил и спрашивал, не можем ли мы вечером сходить в кино, я снова отвечала отказом. Вряд ли кто-то поверит, но моя борьба между запретами и желаниями растянулась на целый год. Целый бесконечно длинный год пришлось созревшему телу страдать, доказывая глупой голове, что ждать свадьбы с поцелуями неразумно. Ладно – секс… и всякое прочее. О сексе не было и речи, уж не говоря обо все прочем… Но поцеловаться… Ведь как хочется целоваться, когда тебе шестнадцать.

На самом деле, в этом возрасте целоваться хочется до головокружения, до тошноты, до потери сознания. Но в обществе вокруг меня царили правила «приличных девочек». Когда на экране телевизора влюбленная парочка только тянулась друг к другу губами, чтобы поцеловаться, бабушка стыдливо отводила глаза в сторону. Ей в этот момент срочно нужно было узнать время. Или послать меня на кухню принести стакан воды. Но в те времена поцелуями с экрана обывателя раздражали не часто. Поэтому стрессы в среднестатистической советской семье на почве показа по телику такого позора бывали редко: «Ой… как им не стыдно! Вся грязь с Запада, распущенные люди, ТАКОЕ показывают…» На самом деле, все ТАКОЕ тщательно вырезалось нашими цензорами, лучше нас знающими, что можно показывать советскому зрителю, чтобы тот не лишился дара речи при увиденном, а что не стоит. Нам оставляли самое невинное, но и оно вызывало иногда у неискушенной публики шок. Поцелуй для жителей страны, в которой не было секса, по словам самих граждан, считался пережитком буржуазного прошлого и тлетворным влиянием Запада.

Но как же все-таки хотелось целоваться, черт возьми!

4.

Дорвавшись до рта…

Максим окончил школу и исчез из моей жизни, а мне предстояло окончить десятый класс. Девчонки рассказывали о своих «боевых» успехах. Почти у всех были парни, с которыми они целовались. Некоторые гордо показывали сине-лиловые пятна от засосов на шее, оттягивая платки, за которыми прятались запретные пятна от глаз строгих учителей. Но друг дружке показать хотелось всем. Эти пятна на нежной коже девичьей шеи символизировали страстные поцелуи влюбленных в них парней, готовых в порыве страсти укусить, да что там укусить… откусить…

– А Машка из параллельного уже трахается вовсю… – как-то сообщила Митрофанова, пристроившись с сигаретой в углу туалета.

Словом «трахаться» тогда стали заменять непристойные матерные обозначения действия, которое на литературном языке называлось «занятием сексом», в медицинских книжках – «совокуплением», а в романтических романах «занятием любовью». Мат был совсем непристойным для молодых девиц вроде моих одноклассниц. «Секс» звучал по-прежнему запретно, «совокупление» противно, а «заниматься любовью» было чем-то приторно-сопливым. И тут появилось неизвестно кем придуманное словечко «трахаться». Оно быстро прижилось в народе и с легкостью употреблялось и малолетними лолитками, и совсем взрослыми людьми.

Митрофанова лениво пускала дым в приоткрытое окно.

– Ну, и… откуда ты… – пытались выяснить заинтригованные девчонки.

– Я лично своими глазоньками, – Митрофанова тыкнула двумя растопыренными пальцами в сторону своих глаз, – вот этими… видела… – она снова затянулась.

– Что ты видела?

– Ага, свечку она держала, – хихикнула Крылова, не выдержав затянувшихся пауз Митрофановой.

– Свечку не держала, врать не буду. Но я видела, как Машка вылезла из «жигулей» одного очень солидного дядечки…

– Ладно тебе, подумаешь… – недоверием пытались вызвать на откровенность Митрофанову девчонки. – Выходила из машины… Может, это был ее дядя? Или папин друг…

– Возможно, и папин друг, – невозмутимо подтвердила Митрофанова, сплевывая прилипшую к губе крошку табака. – Мужик ей и правда в отцы годился. Но только трахается она с ним…

– Да с чего ты взяла? – мы стали раздражаться. – Или говори, или не начинай…

– Да с того, что он вывел Машку из машины, обнял, поцеловал взасос… вот прям вцепился губищами в ее рот и долго не отпускал… и еще он сказал, что она секс-бомба мирового масштаба…

– А ты откуда…

– От верблюда, – прервала Митрофанова возглас недоверчивой Гальской, – я стояла рядом. Машину ловила. Думала сначала, что «жигуль» тормознул, чтобы меня подхватить. А это они подъехали… И я все слышала. Я как сообразила, что из машины Машка вылезает, сразу сделала шаг назад и встала за деревом.

– Так, может, это была не Машка, коль ты не видела…

– Так, – психанула Митрофанова, – повторяю для недоверчивых: я успела увидеть Машку, когда та выходила из машины. Меня она заметить не успела. Не до меня ей было. Привязались… Лучше бы послушали, что Машка ему ответила…

– Что? – раздалось сразу несколько заинтригованных голосов.

– Она сказала, что он… по-моему, Анатолий… фи, дурацкое имя… – Митрофанова пренебрежительно скривила губки и закатила глаза, желая продлить напряжения от своей истории, – так вот, она после его возгласа о том, что она секс-бомба, ответила, что он гигант секса…