Надя Бирру - Прощальная прелюдия, или Прогулка под дождём

После разговора, который продолжался с глазу на глаз около часа и изредка прерывался телефонными звонками или минутным погружением доктора в его записи, Владимир Николаевич лично проводил Олю до двери бокса и попросил:

– Потом опять ко мне, так?

Та кивнула и толкнула дверь.

– Сильнее, – посоветовал Владимир Николаевич.

За дверью голос был услышан и узнан.

– Доктор, кого вы там ведёте?

Дверь отворилась, и в палату, близоруко щурясь, вошла Оля.

– Ты? Вот так-так! Привет, не ожидала! Сколько ж мы с тобой не виделись?

– Год и два месяца.

– Серьёзно?

– Нет, просто так сказала.

– Врёшь?

– Вру.

– Но ты сама надумала прийти?

– Сама. А ты рада?

– Ну, я рада, да.

– Ещё бы! Не скажешь же ты, что не рада, если я уже пришла?!

– Ну, и что рассказывать?

– Что хочешь, а можно ничего. Я и так всё знаю. Я слежу за тобой.

– Следишь?

– Да, и веду на тебя досье.

– Опять врёшь?

– Не знаю.

Из записок врача:

«Поскольку открытий в ближайшее время не ожидается, то меня интересуют только вечные вопросы: что есть истина? разум? взаимодействие человека и общества, человека и природы. Нарушение этих значимых связей – с обществом, природой – является, по моим наблюдениям, факторами риска – к проблеме суицида. Жизнь и смерть… переходный процесс – старость.

Ещё – познание самого себя. Это тоже вечная тема.

Обратимся к сиюминутной жизни. Наконец-то объявился человек из прошлого. Это я опять о Лизе. Оля. Она меня спросила:

– Скажите, а как я должна с ней разговаривать?

– Да так, как сочтёте нужным.

– Нет, я имею в виду – наедине? без свидетелей?

– А вам нужны свидетели? (кстати, этот бокс – под постоянным наблюдением, но об этом в моей клинике знают только трое; в нашем деле без секретов нельзя).

– Нет, просто… может, так положено.

– Нет. В данном случае – нет. Но если вы хотите…

– Ну, что вы! Я просто поинтересовалась.

Однако мне показалось, что она чувствует себя неуверенно. Колеблется или даже чего-то боится. Для себя: я не должен безусловно доверять её словам. Она показалась очень старательной, но интуиция и опыт говорят мне, что такое поведение более характерно для человека, который знает больше, чем намерен сообщить. Впрочем, пять лет, и свидание в таком месте, – могу и я ошибаться!

Ольга расхаживала по небольшой палате, избегая смотреть Лизе в глаза. Разговор не клеился, да и не было желания его «клеить» у обеих сторон. Лиза просто лежала, наблюдая, как её подруга с наигранным оживлением хватается за различные предметы, извлекает какие-то бумажки, что-то говорит, говорит…

– Ой, а это что? – вдруг спросила Оля.

Лиза приподнялась, взглянула – в руках у Ольги была фотография, извлечённая из книги. Щурясь, она поднесла её к глазам.

– Ой, это же Пашка! Пашка, да? Как он?

Ольгино лицо оживилось, стало девчоночьим, милым, совсем таким, как в юности, как тем особенным летом. Лиза улыбнулась в ответ, как и Пашка – с фотографии.

– А вот всё время глядит на меня и улыбается.

– Ну, это ясно, – усмехнулась Ольга. – Сам-то он как? Где? Чем занимается? Ну и вообще…

– Его уже нет.

– Что-о?!

– Не кричи. Нет. Он умер пятнадцатого декабря от заражения крови.

В Олиных широко распахнутых глазах показались слёзы. Всё отошло. Не было уже этих пяти лет не-вдвоём, так чувствовала Лиза, но Ольга странно смотрела на неё.

– Ты? – произнесла она, наконец.

– Наверное.

Ольга сжала побелевшие губы и, схватив сумку, выбежала из палаты.

«Нечего было притворяться всю жизнь», – устало подумала Лиза, опять устраиваясь на кровати. В виски безжалостно стучало, ломило, как будто там билось в предсмертных судорогах сильное змеевидное существо, запертое в тесном пространстве и страстно рвущееся на волю. И ведь вырвется когда-нибудь. Она заломила руки за голову. Взгляд упал на фотографию. Пашка по-прежнему смотрел на неё и улыбался.

« Ничтожества! Ничтожества! Ничтожества! Я себя так иногда ненавижу, что начинаю всех вас презирать !»

Кто-то вошёл. Перед глазами качнулось белое, но внутри происходила такая свистопляска, что она не могла различить.

– Лиза…

Доктор. Узнала по голосу.

Всё бешенство, вся ненависть, вся эта живущая внутри тёмная сила собралась в маленький свинцовый шарик – ядро, готовое к запуску. Неуправляемая стихия сейчас легко поддавалась ей. О, в такие минуты она умела отлично владеть собой. Теперь эта сила была не боль, а оружие, потому что имела цель. Эта цель мелькала перед глазами, сучила ручками и ножками, что-то пищала.

– Какое у вас было любимое занятие в детстве?

– В детстве? Гулять по кладбищам, останавливаться около старых, заброшенных могил, читать остатки сохранившихся надписей и думать о тех, кто этих надписей никогда не читал.

– Да? А врать вы не любили? Это что? – доктор взял в руки фото.

– Это? – она странно усмехнулась, глаза порыжели, вспыхнули зловещим жёлтым огнём. – Доктор, вам хочется жить?

– Разумеется, дитя моё, разумеется! – он даже протянул в воодушевлении руки, но услышал тихое, как скрип двери дома, где давно никто не живёт:

– Тогда оставьте меня… Уйдите!

Каждый человек имеет историю своего развития.

И страшно, и легко, и больно.

опять весна мне шепчет: встань!

– Да, сначала дело шло очень туго. Я не любитель насилия, к тому же этот метод требует большого напряжения и энергозатрат от врача, а у пациента оставляет чувство опустошённости. Это была экстренная помощь, но пользоваться гипнотическими методами и дальше было опасно. Лучше, если б она начала открываться сама. Но говорить она по-прежнему не хотела, и мы решили попробовать арт-терапию. Дали ей бумагу, краски… правда, вначале она довольно упорно пользовалась только простым карандашом. Но как мастерски! Я любил наблюдать, как из-под её руки рождались мимолётно странные, иногда страшные, но всё равно прекрасные в своей гениальности и технически совершенные образы. Казалось, она даже не задумывается, а карандаш сам собой скользит по бумаге, точно обводя уже ранее нанесённые линии. Такое завораживающее зрелище, поверьте. Правда, сама она не любила, чтобы за ней наблюдали.

– И что, что он дал вам, этот метод?

– Во-первых, мне было интересно взглянуть на её рисунки с чисто медицинской точки зрения. Мы работаем в такой области, когда действительное отклонение, болезнь бывает трудно выявить, трудно отличить от временного расстройства… Простите, отвлекусь. Вы когда-нибудь задумывались об этимологии и семантике этого слова: «расстройство»?