Инга Лис - Истории дождя и камня

– Ответить? – юноша представил на мгновение вместо себя лейтенанта и постарался подпустить в голос такой же убийственной иронии. – Я не собираюсь выяснять отношения с людьми, которые пытаются привлечь внимание к своей персоне при помощи подобных сомнительных выходок. Даже руки марать не хочется.

– Да он просто струсил! – заорал де Ранкунь, и Жак только мог гадать, какая муха укусила сегодня беарнца. – Иди, расскажи обо всём д’Артаньяну! А он, в свою очередь, пусть доложит кардиналу, у которого подвизается в клевретах всё последнее время!

– Что вы мелете, сударь? – возмутился де Бемо. – При чём тут наш лейтенант и тем более – кардинал?

– Потому что ваш разлюбезный д’Артаньян – кардинальский прихвостень! – де Ранкунь буквально выплюнул эти слова. – Вспомните только, из чьих рук он получил патент лейтенанта? А как часто он бывает в Пале-Рояле – это не кажется вам странным? А вы слепо пляшете под дудку этого щенка и не замечаете ничего, хотя кардиналисты должны быть нам злейшими врагами!

И тут же замолчал испуганно, поняв, что перешёл черту.

Ведь одно дело – отпускать двусмысленные шуточки, а другое – открыто оскорбить своего командира.

А Жак между тем подошёл к столу и взял шпагу.

– Ну, – сказал, удивляясь своему спокойствию, – прошу вас, шевалье.

– Что? – казалось, такого поворота беарнец не ожидал. – Вы это всерьёз?

– А вы думали, что и эта мерзость сойдёт вам с рук, как все прочие сомнительные заявления? – Жак встал в позицию. – Ну, я жду!

– Д’Эстурвиль, – предупреждающе сказал де Бемо, – остановитесь хоть вы! Вы рискуете головой.

– Да плевать! – молодой человек рассмеялся только. – А вы… хороши же вы все, если ни один из вас даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить честь своего командира!

И добавил угрожающе, скривив губы:

– Кто расскажет д’Артаньяну – того я вызову на дуэль следующим.

– Ого! – сказал де Кастерас, а остальные зашумели одобрительно. – А мальчишка-то – не промах! Тогда не тяните, начинайте, господа!

И дуэлянты со звоном скрестили шпаги.

Разговор в конюшне совершенно выбил его из колеи.

И дело было даже не в том, что он неожиданно столкнулся с д’Эстурвилем, а в том, что впервые вдруг захотелось поговорить с ним. Послушать, как звучит его голос, понаблюдать, как он улыбается – и даже не для того, чтобы снова сказать себе, что кадет совершенно не похож на его друга, а…

Он сам не понимал, зачем, и это раздражало больше всего.

На кой чёрт ему вообще сдался этот мальчишка, тем более если он и близко не похож на Жака?

Или всё-таки похож?

Лионец что-то рассказывал о дяде, Шарль слушал вполуха, а сам исподтишка разглядывал лицо парня. Глаза, волосы, лёгкую рыжеватую щетину на высоких скулах. Отмечал про себя привычку насмешливо кривить губы – как же, всё-таки, похоже он улыбается…

А вот голос совсем другой. Кузнец всегда намеренно тянул фразы, вроде бы с ленцой, но само произношение у него было отрывистым, резким. А у этого – мягкое, плавное, хотя в голосе нет-нет, да и проскользнёт, такая знакомая хрипотца.

Гасконец настолько увлёкся сравниванием, что в какой-то момент представил даже, будто разговаривает не с д’Эстурвилем, а со своим другом детства. С Жаком всегда было удивительно легко – как разговаривать, так и молчать; он читал Шарля, словно открытую книгу.

И с этим… Жаком… почему-то тоже легко, хотя это, скорее всего, оттого, что тот даже близко не представляет себе, что за человек на самом деле Шарль д’Артаньян. Поэтому и ведёт себя так непринуждённо.

Воспринимает гасконца, прежде всего, как старшего по званию. Пусть сволочного и придирчивого, но командира.

Шарль улыбнулся невольно, а затем снова попытался убедить себя, что разговаривает со своим другом.

Что не Шарль пришёл в Артаньян, а кузнец, допустим, решил навестить его в Кастельморе, и они, забравшись в конюшню, просто болтают ни о чём. Потому что слова – это так, шелуха, а главное – близкое присутствие любимого человека.

Хотя нет, конюшня с образом Жака как-то не вяжется, потому что он никогда особо не любил лошадей… и лошади всегда нервничали в его присутствии. Не зря Шарлю постоянно казалось, что в облике кузнеца есть что-то от волка…

А потом юноша, сообразив вдруг, что попросту спутал двух разных людей, едва не выдал себя.

И дёрнул же его чёрт за язык…

Он так растерялся, что предпочёл прервать разговор.

Оставив кадета, по-видимому, в стойком убеждении, что его лейтенант – действительно невоспитанная свинья.

Пусть так, главное, чтоб не стал копаться в подробностях их встреч.

Шарль так обозлился на себя и растерялся одновременно, что даже забыл, зачем, собственно говоря, пришёл в конюшню.

Он поспешил уйти и долго бродил безо всякой цели по окрестным улочкам.

Всё пытался собраться с мыслями и понять, как ему в дальнейшем вести себя по отношению к своему неожиданному протеже.

Так ничего и не решил, а потому вернулся в казарму.

…

Во дворе казармы было, как и всегда в это время, пусто, а вот из помещения раздавались какие-то выкрики и приглушённый звон шпаг.

Ну и мерзавцы, подумал Шарль. Говоришь им, говоришь, чтоб тренировались в зале, а не внизу, среди столов и лавок, а всё без толку.

И почему люди так легкомысленно относятся к собственной безопасности?

Да потому что мало кто так мучается чувством вины, как он…

Однако в данный момент гасконец не захотел продолжать рассуждения на подобную тему и, придав своему лицу как можно более недовольное выражение, вошёл.

И сразу понял, что это вовсе не учебный бой.

Уж слишком ожесточённо звенели клинки, а дерущиеся не сопровождали свои выпады шутливыми комментариями. Только дышали хрипло, пытаясь нащупать в обороне противника слабое место.

И присутствовавшие в казарме мушкетёры тоже молчали, напряжённо наблюдая за пляской оружия.

Всё действительно слишком серьёзно.

А потом Шарля и вовсе окатило холодом. Потому что глаза после яркого солнца наконец-то привыкли к сумраку помещения, и он разобрал, что дерутся д’Эстурвиль и беарнец де Ранкунь.

Только не это.

Проклятый дурак… Как он мог позволить втянуть себя в дуэль?

И дело даже не в том, что де Ранкунь, побывавший не в одном бою – куда более опытный фехтовальщик.

Дело, в первую очередь, в эдиктах кардинала относительно дуэлей, за нарушение которых карают без промедления и всякой жалости.

А ещё в том, что Шарль просто не выдержит, если потеряет ещё одного Жака… и как он после всего будет смотреть в глаза своему учителю?

– Прекратить! – закричал лейтенант, не жалея лёгких. – Опустить шпаги, канальи!

Куда там, его даже услышали не все, потому что мушкетёры, окружившие дуэлянтов плотным кольцом, были слишком поглощены боем.