Инга Лис - Истории дождя и камня

– Так обычно говорят те, кому нечего терять… Что вы потеряли, сударь? Или… кого?

Но гасконец, конечно же, сделал вид, будто не слышит его. Продолжил, как ни в чём не бывало:

– Надеюсь, теперь вы станете лучше понимать меня. Тем более, учитывая, что за вас просили, я чувствую определённую ответственность за вашу судьбу. И отчего вы решили, что разочаровали меня?

– Вы удивительный человек, – теперь уже д’Эстурвиль ушёл от прямого ответа. – Можно вопрос? Сколько вам лет?

Д’Артаньян усмехнулся:

– А вам?

– Двадцать два, – ответил кадет, а юноша вздрогнул: опять… опять совпадение.

Жаку тоже было двадцать два… а теперь могло бы быть двадцать пять, нет, почти двадцать шесть… чёрт, почему в воспоминаниях он выглядит таким взрослым, а этот… сопляк, совсем мальчишка? Или это просто кажется, потому что сам Шарль порой чувствует себя глубоким стариком?

– Послушайте, сударь, – он специально тряхнул головой, чтобы чёлка скрыла глаза. – Дело не в возрасте, а лишь в том, что в Париже я чуть дольше вас, а потому могу дать дельный совет. Попробуйте проявить свою отвагу и свой ум где-нибудь в другом месте, а не на дуэли, и это быстро оценят, вот увидите.

Помолчал и всё-таки добавил:

– Тем более… неужели вы могли подумать, что я не выяснил подробностей инцидента? Уж поверьте, если бы зачинщиком были вы… да ещё и из-за такого пустяка… я разговаривал бы с вами совсем по-другому.

Лионец почувствовал, как щёки вспыхнули вдруг, а сердце забилось быстрей. Несмотря на всю холодность интонаций, ему неожиданно показалось, что лейтенант хвалит его. А если не хвалит, то во всяком случае не осуждает. И эта последняя мысль почему-то представилась молодому человеку особенно важной.

И всё же он возразил:

– Я не считаю то, что вас оскорбили за вашей спиной, пустяком. Слышите?

Д’Артаньян закашлялся. Долго вытирал губы платком, наконец убрал его в рукав куртки и сказал со странной усмешкой:

– Поверьте, то, что кто-то назвал меня клевретом кардинала, я могу расценивать исключительно как комплимент, потому что искренне уважаю его высокопреосвященство. Это раз. А во-вторых… на самом деле, мне глубоко плевать, кто и что обо мне говорит. И вам советую на многие вещи… подобные этим… смотреть… проще, что ли? Не разменивайтесь на пустяки, когда можно принести столько пользы Франции. Или… зачем тогда вы в Париже?

– Вы… слишком хорошего мнения обо мне… – д’Эстурвиль почему-то смутился. – Но я обдумаю ваши слова, обещаю.

А потом молодой человек подался вперёд и сделал то, что хотел сделать, наверное, с самого начала их встречи, хотя и сам не понимал причины подобного желания. А может, это выпитое на пустой желудок вино так ударило ему в голову?

– Д’Артаньян… – накрыл руку гасконца своей ладонью и легонько сжал. – Шарль… а вам и вправду всё равно, что о вас говорят?

Ощутил шероховатую поверхность повязки, край тонкого железного кольца, погладил осторожно кончики изящных, но таких сильных пальцев, а лицо лейтенанта вдруг из смуглого стало мертвенным, даже каким-то изжелта-серым – Жак впервые видел, чтоб человек так стремительно и страшно бледнел. Его рука под ладонью кадета сжалась судорожно, а потом д’Артаньян вообще выдернул её резко, отшатнулся.

– Что с вами? – д’Эстурвиль испугался не на шутку. – Вам плохо?

– Нет, – гасконец дышал тяжело. – Всё в порядке. Просто… Вспомнил кое о чём… Мне нужно идти. Договорим в другой раз.

Он поднялся, надел шляпу и, прихватив плащ, быстро направился к выходу.

Жак, швырнув на стол пару монет, поспешил следом.

Он догнал лейтенанта уже за углом. Низко надвинув шляпу на лоб, д’Артаньян удалялся стремительным шагом, и молодому человеку пришлось дважды окликнуть его, прежде чем тот обернулся.

Остановился – его лицо было по-прежнему до невозможного бледным.

– Зачем вы здесь? – спросил отрывисто. – Ступайте в казарму.

С минуту д’Эстурвиль молчал, но потом всё-таки рискнул спросить:

– Сударь, я… Что я сделал не так?

Зачем ты вообще сделал это, хотел было спросить Шарль, но губы не слушались. Чувство повторения, преследующее его последнее время, стало просто невыносимым.

Оно не просто пугало, а вызывало такую душевную боль, что в какой-то момент юноша испугался даже, что не справится с собой.

– Я же сказал: всё в порядке, – голос гасконца звучал по-прежнему резко. – Разве вы не поняли приказа?

Но Жак упрямо качнул головой:

– Простите, но я не верю вам. Может, объясните, что произошло?

Д’Артаньян в ответ только нетерпеливо шевельнул плечом: мол, ваше право. Однако уходить не спешил. Прислонившись к стене дома, смотрел куда-то в темноту, сквозь мутную пелену дождя.

Молчание становилось уже совсем невыносимым, но лейтенант не спешил прерывать его – он словно забыл о присутствии кадета. Но вот наконец д’Артаньян взглянул на молодого человека. Сдвинул шляпу с глаз, с силой потёр переносицу.

– Жак… – сказал негромко, а тот даже не понял поначалу, что командир впервые назвал его по имени. – Чего вы ждёте от меня вот конкретно сейчас?

– Я ничего не жду, – слова вдруг комом встали в горле д’Эстурвиля. – Просто вы испугали меня. Или… это я вас напугал? Но я не хотел, правда…

Он не договорил, оборвав сам себя. А вместо этого взял гасконца за плечи и сделал то, что посчитал в этот момент единственно возможным.

Осторожно привлёк д’Артаньяна к себе и поцеловал.

У его командира были тёплые и податливые губы. От них едва слышно пахло вином и дождём вперемешку.

Жак почему-то был уверен, что лейтенант тотчас же оттолкнёт его, но этого не произошло, словно гасконец знал, что между ним и д’Эстурвилем вот именно сейчас случится подобное. Правда, и отвечать д’Артаньян тоже не стал. Позволил целовать себя, но сам при этом стоял, не шелохнувшись.

А может, он и вправду ожидал от своего подчинённого именно этого шага?

От таких мыслей голова у лионца пошла кругом.

Он словно раздвоился. Какой-то частью сознания не просто удивлялся, а изо всех сил противился происходящему, но при этом думал лишь о том, насколько приятно чувствовать под руками тонкие плечи д’Артаньяна и касаться его губ.

И всё-таки он заставил себя остановиться. Взглянул на командира с настоящим ужасом: можно только представить себе, что последует сейчас.

Но д’Артаньян молчал. Не возмущался, даже не удивлялся. А потом усмехнулся странно.

– Ну, пойдёмте, – снова раскашлялся.

– К-куда? – за эти несколько минут молчания д’Эстурвиль успел придумать для себя не менее трёх вариантов дальнейшего развития событий – и каждый, плачевней предыдущего.

– Например, ко мне домой, – гасконец усмехнулся опять. – Или вы собираетесь продолжать, стоя под дождём?