Инга Лис - Истории дождя и камня

Не просто привык, но и понял вдруг, что не может не думать о своём командире. Что постоянно нуждается в его обществе – чтобы пусть даже на мгновение оказаться рядом или переброситься парой ничего не значащих фраз.

А ещё вспоминал урок фехтования и то неожиданное возбуждение, что охватило его в момент их с лейтенантом соприкосновения руками.

Уже тогда… он перестал воспринимать его отвлечённо, как чужого, постороннего человека.

Наверное, это и были первые проблески желания, в полной мере проявившегося в тот вечер, когда д’Эстурвиль случайно встретился с командиром в «Сосновой шишке».

Не может быть, в который раз повторял себе лионец, а сам думал лишь о том, какое бешеное желание вызвало у него прикосновение рук д’Артаньяна к своему телу.

О том, как лейтенант обнимал его, а Жак впервые понимал, что в глубине таких непроницаемо-злых глаз гасконца могут, оказывается, мерцать невероятные, тёплые огоньки. И бесстрастное обычно лицо может озаряться совершенно искренней, белозубой улыбкой. А занимаясь любовью, д’Артаньян бывает как яростным и грубым, так и удивительно внимательным, даже нежным.

Нет, ну кто бы мог подумать…

Может, именно это имел в виду его дядя, говоря, что д’Артаньян – своеобразный человек? Или остальные мушкетёры – называя его странным?

Нет, гасконец совершенно не был похож на банального любителя мальчиков, вроде того же Лессаржа, с которым д’Эстурвиль был шапочно знаком по Лиону.

Обычный парень, и ни за что не догадаться о его пристрастиях, если бы Жаку вдруг не вздумалось целовать его.

Но вот эта странная холодность, эта седина в волосах…

Кого же он в действительности потерял?

История с дуэлью и смертью брата любимой девушки выглядит как-то откровенно глупо.

Да и девушка… а была ли она, если учесть то, что случилось вчера между лейтенантом и д’Эстурвилем?

Нет, тут всё гораздо сложнее.

А что, чёрт возьми, оказывается легко, когда речь заходит о д’Артаньяне?

Да ещё и учения эти дурацкие – ведь вместо того, чтобы дождаться лейтенанта в казарме и попытаться объясниться с ним, Жак вынужден тащиться в Блуа, потому что Тревилю, видите ли, так захотелось!

…

Лионец так задумался, что не заметил даже, как отстал от общего строя.

И что фитиль, с таким трудом установленный на лошадиной холке, уже давно погас. И что сам мушкет вот-вот вывалится у него из рук.

– Д’Эстурвиль! – заорал на него де Бемо, руководивший учениями. – Как вы держите оружие? Обратно в карцер захотели?

– Виноват, – Жак поспешно сунул мушкет в седельную сумку, подтянул перевязь. – Этого больше не повторится.

– Я просто не узнаю вас, юноша, – сказал между тем подпоручик и знаком велел остальным мушкетёрам остановиться. – Такое впечатление, что вы не то мечтаете, не то спите на ходу.

– Может, он влюбился, – хихикнул де Пави, попавший с Жаком в одну группу. – Весна всё-таки…

Жак вздрогнул невольно, почувствовал, как кровь приливает к щекам. Шутка, конечно, была откровенно неуклюжей, если не сказать тупой, но как же она отвечала его недавним размышлениям и душевным метаниям!

– Заткнулись! – рявкнул в ответ подпоручик. – Не то такой отчёт д’Артаньяну и де Тревилю представлю – небо с овчинку покажется!

И продолжил, не церемонясь:

– Вы, дурачьё, наверняка, думаете, если побывали в одном-двух боях, то уже непобедимы? Неужели не понимаете, что чем больше тренируешься, тем выше шансы уцелеть в следующей мясорубке? Вы хоть представляете себе, сколь многое будет зависеть от вашего умения управляться одновременно и мушкетом, и лошадью? Впереди война, а у них все мысли только о потрахушках!

Мушкетёры в ответ только радостно заржали, не особо испугавшись этой суровой проповеди. Да и де Бемо, видимо, не ждал другой реакции.

– Ладно, – сказал, усмехаясь в усы, – глядите мне. Как подстрелят под Ла-Рошелью – не говорите, что не предупреждал. А вам, д’Эстурвиль, последнее предупреждение: будете ловить ворон – действительно доложу д’Артаньяну. И будете ходить в вечных кадетах, как ваш дружок де Террид. Поверьте, это совсем не тот человек, с которого следует брать пример, едва поступив на службу. А теперь возвращаемся в лагерь, и до вечера все свободны.

Наскоро пообедав, Жак взял лошадь и отъехал подальше от лагеря.

Конечно, де Бемо прав, отчитав в его, но, чёрт возьми, что же делать, если все мысли молодого человека сейчас меньше всего об учениях и грядущей войне?

– Эй, дружище! – раздалось за его спиной. – Погодите!

Д’Эстурвиль обернулся и увидел, что его догоняет де Террид.

Поначалу он испытал раздражение, но потом решил, что это даже к лучшему.

Во-первых, можно отвлечься от собственных судорожных мыслей, а во-вторых, расспросить подробно, что же происходило в роте, пока он сидел под арестом.

А то ведь он и не знает толком, чем закончилась история с дуэлью, что с де Ранкунем, и какая участь ожидает его самого в свете произошедших событий.

Так, догадки, не более.

Лионец спешился, привязал коня к ветке ближайшего куста.

– Наконец-то появилась возможность поболтать! – де Террид спешился рядом. – А то сколько мы уже тут торчим – несколько дней? А я даже не сумел по-настоящему поздравить вас с освобождением.

– Да с чем тут поздравлять? – Жак скривился невольно. – Чёрт, вот как я мог влипнуть в подобную историю?

– Я бы на вашем месте тоже не сдержался, – кадет плюхнулся прямо на траву. – Де Ранкунь, конечно, ещё та сволочь. Его хлебом не корми – дай только спровоцировать какой-нибудь скандал.

Жак уселся рядом. Сорвал одуванчик, стал задумчиво вертеть его в руках. После такой затяжной зимы и ненормально-холодного марта наконец-то началась настоящая весна. И здесь, вне городских стен, солнце грело как-то по-особенному тепло, а воздух пах травой и первыми цветами, а не миазмами Парижа.

– Хорошо, правда? – де Террид, сощурившись, глянул на солнце. – А вы такой мрачный, д’Эстурвиль… или, быть может, действительно влюбились?

– Ну хоть вы не повторяйте глупостей де Пави! – Жак раздражённо скомкал ни в чём не повинный одуванчик, а его приятель засмеялся только:

– А сами покраснели! Ладно, ладно, знаю, что любопытствовать грешно. Но если серьёзно, то вам бы не помешало обзавестись подружкой. Глядишь, развеялись бы.

– Может быть, – пробормотал молодой человек, а потом всё-таки решился перевести разговор на такую мучительную для него тему. – Если честно, то я думаю вовсе не о женщинах, а о дуэли и д’Артаньяне.

– А, – сказал Жан, вроде бы совершенно не удивившись, – тогда всё понятно. Д’Артаньян – это веская причина для рассеянности.

– Я ведь и не знаю, чем всё закончилось, – попытался объясниться Жак. – Вечером меня выпустили из карцера, а следующим утром уже приказали отправляться на учения. И все вокруг молчат, как будто и не произошло ничего…