Инга Лис - Истории дождя и камня

– Ерунда, – ответил Шарль как можно беспечней. – Старая рана. Как вы, братцы? Поль, поздравляю с сыном.

– Спасибо! – Поль прямо расплылся весь от удовольствия. – Идём, покажу тебе наследника!

– Ой, нет! – молодой человек смешно замотал головой, потому что не испытывал ни малейшего желания восхищённо ахать над чужим младенцем, пусть даже тот приходился ему племянником. – Давай попозже, а? – и поспешно добавил, чтобы брат не обиделся:

– Я ведь только с дороги… Не думаю, что мне сразу можно к такому маленькому ребёнку. Сколько ему?

– Да не такой уж он и маленький, – возразил Поль. – Пятый месяц уже. Вот увидишь, даже сейчас понятно, что он – копия нашего батюшки! Мы потому и назвали его Ангерраном…

– Умолкни! – Пьер шутливо хлопнул брата по губам. – Сил уже нет слушать! Шарль, ты себе не представляешь: как ребёнок родился – он сам не свой. Он ведь и раньше не отличался особым умом, а теперь с ним вообще стало невозможно разговаривать!

– Потому что ты – старый хрыч… и ничего не понимаешь в детях! – Поль ничуть не обиделся. – Ладно, малыш, так и быть, дам тебе время до завтра. Но завтра обязательно посмотришь. И с кормилицей заодно поздороваешься…

Юноше показалось, что в словах Поля прозвучал какой-то скрытый смысл, однако в этот момент в залу вошла мадам Жанна, и всё его внимание переключилось на мать.

– Наконец-то вы вернулись, – сказала г-жа д’Артаньян, с улыбкой глядя на сыновей. – Приведите себя в порядок и садитесь за стол. Я велю подавать обед.

Она ушла обратно в кухню, Поль тоже заторопился.

– Я сейчас, – сказал, вроде бы извиняясь. – Гляну, как там Анна и малыш, – и добавил уже с верхних ступенек:

– Здорово, что ты приехал, братишка. И, кстати, ты совершенно не изменился. Как будто и не было этих трёх лет.

– Почти четырёх, – пробормотал Пьер, но Поль уже не слышал его, скрывшись в галерее.

– Ты ведёшь счёт, – невесело усмехнулся Шарль и прошёл в залу, уселся за пустой ещё стол. – Очень тяжело было… самому?

Д’Артаньян-старший молчал, не спуская с него внимательных глаз.

Поначалу ему действительно показалось, что младший брат практически не изменился: те же собранные в хвост волосы, та же простая домашняя одежда, башмаки на босу ногу. Тонкий, лёгкий, худой, словно подросток.

Но приглядевшись, мужчина отметил и то, что никогда ещё, даже в самые тяжёлые минуты, глаза брата не смотрели так холодно, как сейчас, а уголки губ нет-нет, да и кривились от жёлчной, злой улыбки.

– Да, – кивнул наконец. – А Поль – лопух. Как можно было подумать, что ты не изменился?

– Не надо, – быстро возразил Шарль. – Давай не сейчас.

– Тебе всё ещё паршиво, да? – Пьер сел напротив и вдруг накрыл его руки своими. – Или… случилось ещё что-то? Почему ты вдруг решил приехать?

Вот это да, мысленно восхитился молодой человек: несколько минут – и он полностью раскусил меня. Или я и впрямь так скверно выгляжу?

– Я приехал, потому что скоро война, – произнёс он вслух. – Вот я и решил воспользоваться послаблением начальства – увидеться с вами. Разве плохо?

– Война… – пробормотал Пьер. – Ла-Рошель, что ли? До нас тоже слухи дошли. Ну, не хочешь – не говори.

– При чём здесь… – юноша вздохнул. – Пьер, не торопи меня, ладно? Я только приехал, и у меня… такой бардак в голове… Пожалуйста, дай мне время.

– Эх ты, г-н лейтенант… – и старший брат, протянув руку, потрепал его по голове. – Не верится, что вернулся, да?

– Нет, не в этом дело, – Шарль потёр переносицу. – Как-то сумбурно всё… сам ещё не понял.

– Ты плохо выглядишь, – Пьер покачал головой. – И так же плохо врёшь, а точнее, даже не пытаешься правдоподобно солгать. Малыш… хотя бы скажи, что у тебя всё в порядке.

– Конечно, – и Шарль забрал руки из-под его ладоней. – Я приехал в отпуск, и только. Поверь, не стоит искать какие-то скрытые мотивы там, где их нет.

С минуту д’Артаньян-старший молчал, а потом поднялся.

– Как скажешь, – заметил сухо. – Тогда встретимся за обедом.

И ушёл.

…

Обед прошёл неожиданно легко, несмотря на то, что все были крайне возбуждены. Говорили одновременно, перескакивали с темы на тему, задавали бесконечное количество вопросов и не выслушивали до конца ни один ответ.

Говорили все и обо всём: Шарль – о службе в Париже и предстоящей войне, матушка – о том, как замечательно хозяйничают близнецы, Поль – о сыне.

И только Пьер, а также супруга Поля молчали.

Анна – потому что деверь, несмотря на забавные рассказы и белозубую улыбку, продолжал пугать её тяжёлым выражением глаз, Пьер – потому что прекрасно знал своего младшего брата.

Улыбки и занимательные россказни ещё ничего не значат. Мальчишка всегда был мастером притворяться; вот и сейчас чем дольше мужчина наблюдал за братом, тем больше утверждался в своих подозрениях.

Что-то случилось.

И дело было даже не в том, что Шарль по-прежнему страдал из-за любви к погибшему другу.

Раньше Пьер достаточно легко мог догадаться, что у брата на сердце; другое дело, что не всегда следовало сообщать ему о своей осведомлённости. Теперь же Шарль держался настолько замкнуто и отстранённо, что д’Артаньян-старший впервые не смог пробиться за эту невозмутимую холодность.

Конечно, прошло почти четыре года, и мальчишка повзрослел, но как же Пьеру не нравились эти изменения и та злость, которой периодически вспыхивали у юноши глаза!

И это при том, что он довольно искренне радовался встрече с родными, уже не первый час развлекая их рассказами о своей столичной жизни.

Улыбается, ухаживает за матушкой, расспрашивает о Нэнси и Кэт, а глаза всё равно остаются холодными и непроницаемыми.

И странно, что никто из присутствующих за столом не замечает этого.

Надо будет обязательно зайти к нему вечером и поговорить, думал Пьер. Если, конечно, он захочет говорить. Как и Антуан, Шарль всегда был непредсказуем, вот и сейчас, кто знает, захочет ли он возобновить те близкие отношения, что были когда-то между ним и старшим братом?

Это Пьеру безумно не хватает их, а мальчишке, быть может, и не нужно уже ничего?

От подобных мыслей д’Артаньян-старший мрачнел всё больше и больше, но все так привыкли к его молчаливости, что и не заподозрили ничего.

Даже Шарль, встретившись несколько раз глазами со старшим братом, всего лишь улыбнулся в ответ.

На самом же деле, молодой человек легко догадался о состоянии Пьера.

Ещё из их первого разговора было ясно – брат знает, что на душе у него какая-то тяжесть, и раньше Шарль обязательно воспользовался бы его молчаливым предложением о помощи, – но теперь… Он так отвык быть откровенным с кем-либо, что даже и не мог понять, нужна ли ему поддержка Пьера.

В конце концов, что я ему скажу?