Инга Лис - Истории дождя и камня

Что продолжает любить?

Что до невозможного мучается чувством вины?

Но если Пьер прав, Жак, наверняка, и так знает.

Однако спокойней ли его душе от этого знания?

Если да, тогда и Шарлю, возможно, было бы хоть немного легче от мысли, что он, пусть в малой степени, но вернул своему другу долг, а если нет?

– Привет, – одними только губами прошептал молодой человек. – Прости, но я… не знаю, что сказать. Мне по-прежнему плохо без тебя, дружище. Да что там, я до сих пор не поверил до конца, что тебя больше нет. Я постоянно разговариваю с тобой, но при этом даже не знаю, слышишь ли ты меня. Ты бы… хоть раз… подал хоть какой-нибудь знак, а?

Он помолчал и закончил со вздохом:

– Пьер говорит, что я должен отпустить тебя. Что ты никогда не жалел, закрыв меня собой в той стычке, и что мои терзания тебе вряд ли по душе… Но что же делать, если я… если я сам не могу простить себя?

Он постоял ещё несколько минут, разглядывая не столько само надгробие, сколько ярко-синее небо с жёлтым пятном солнца на нём.

Подумал с кривой усмешкой, что россказни о том, как горе со временем превращается в лёгкую дымку грусти – сплошное враньё. Что в августе исполнится четыре года со дня Жаковой смерти, а его душа исходит кровью так, будто это случилось только вчера.

Снова сказал себе, что вот под этой самой каменной плитой лежит человек, которого он любит до сих пор. Человек… а точнее, уже, наверное, только кости в истлевшей одежде. Вот интересно, в течение какого времени тело покойника истлевает до конца, до этих самых белых, словно отполированных невидимым мастером костей?

На этот раз воображение сыграло с ним скверную шутку – на негнущихся ногах юноша вернулся к брату, а Пьер только выругался про себя, глядя на его перекошенное лицо.

– Всё хорошо, – быстро произнёс Шарль прежде, чем тот успел что-либо произнести. – Идём отсюда.

– Погоди, – брат протянул ему платок, – возьми, вот. А то у тебя весь подбородок в крови.

– Правда? Я даже не почувствовал, – молодой человек принялся вытираться; его руки тряслись мелкой дрожью. А потом он сделал несколько глубоких вздохов и поднял на Пьера глаза. – Спасибо. Я искренне благодарен тебе за то, что ты позаботился о… памяти Жака, правда.

– Эх, – д’Артаньян-старший скривился. – Знаешь, лучше бы ты и впрямь забрал его с собой в Париж, и мне не пришлось бы выслушивать подобную благодарность. Надо было… помочь тебе тогда. Извини.

– Даже если бы ты помог мне, мы всё равно не избежали бы нападения, – голос Шарля звучал сухо и безжизненно. – Потому что за месяц до этого я пожалел Антуана. Так что… Ладно, идём. Покажи мне могилу сына.

Мужчина ничего не сказал, молча повёл его в противоположный конец кладбища.

– Вот, – остановился возле совсем небольшого надгробия с изображением плачущего ангела и хотел было привычно отойти в сторону, но младший брат внезапно вцепился ему в руку.

– Нет, – сглотнул судорожно, – пожалуйста, останься.

Пьер кивнул и крепко сжал его ладонь. А потом вообще обнял за плечи и притянул к себе, чтобы поддержать хоть так.

Какое-то время Шарль смотрел на небольшой крест – на этот раз просто серый, как и большинство крестов, – а потом взглянул на брата.

– Так странно… – Пьер увидел, что глаза у него мокрые. – Я знал Жака больше десяти лет, я стольким обязан ему, но когда я стоял у его могилы, то не чувствовал и половину той боли, что ощущаю сейчас здесь. Почему? Ведь я никогда не интересовался детьми… И даже не знаю, как выглядел этот мальчик… Почему же мне так больно, Пьер?

Тот вздохнул, но ответить решился далеко не сразу:

– Возможно оттого, что в случае с Жаком… сколько времени уже прошло? Больше трёх лет, верно?

– Почти четыре. Восемнадцатого августа будет четыре.

– Ну вот. А тут – свежее… ты ведь только-только узнал. И потом… хоть ты и до сих пор отказываешься принять факт смерти нашего кузнеца, у тебя остаётся надежда. Потому что у тебя всё-таки есть д’Эстурвиль. А в случае с Ожье… да ты же сам понимаешь…

Сказал – и почувствовал, как плечо брата под его ладонью ощутимо вздрогнуло. А потом Шарль вообще высвободился и быстро пошёл прочь по тропинке.

– Погоди! – Пьер догнал его, придержал за локоть. – Малыш… не обижайся, прошу тебя!

– Что ты! – юноша взглянул удивлённо. – Я даже не думал. Просто… тяжко там стоять… не могу.

Он помолчал, а потом сказал вдруг:

– Брат… пообещай мне, что впредь будешь писать обо всём. Абсолютно обо всём, что бы ни случилось.

– Хорошо, – д’Артаньян-старший ожидал, что испытает облегчение, что на него не обиделись за чересчур откровенные слова, но этого не произошло. Наоборот, при виде страдальческой улыбки младшего брата, сердце сжалось ещё острее.

– И про Катрин напиши, – продолжил между тем Шарль, а теперь уже Пьер посмотрел удивлённо, потому что уловил вдруг в голосе брата какие-то странные интонации:

– О чём писать? Или ты думаешь…

– Ну, мало ли… Учитывая… Одним словом, я не могу исключать такой возможности. И я считаю, что имею право изначально быть в курсе, если это всё-таки произошло.

– А… тебе хотелось бы?

– Не знаю, – юноша пожал плечами, но затем всё-таки улыбнулся. – Да. Наверное, хотелось бы. Ты удивлён?

– Нет, – Пьер улыбнулся в ответ. – Ты слишком плохо думаешь о себе. А что до меня… считаешь, мне бы не хотелось стать дядей именно твоему сыну?

Плечи молодого человека устало поникли.

– Ладно, – сказал он и закашлялся вдруг. – Это всё… одни предположения. И нет никаких оснований… Идём, братец. Спасибо, что составил мне компанию.

– Шарль, – сказал тогда д’Артаньян-старший, – я больше не стану ничего скрывать от тебя. Но и ты… пообещай, что будешь писать по-другому.

– Я постараюсь. Но предупреждаю сразу, что не всегда буду иметь такую возможность. Особенно в ближайшее время. Ты же понимаешь: война. Я вообще сомневаюсь, что разведка станет пропускать хоть какую-то корреспонденцию, даже самую безобидную. Да и я сам, наверное, не рискну, потому что… кто знает, где может оказаться моё письмо и как может быть истолковано.

– Чёрт, я совершенно забыл об этой глупой войне! Ну хорошо, я согласен потерпеть, пока ты будешь торчать под Ла-Рошелью. Но ведь ты же ещё какое-то время пробудешь в Париже, прежде чем вас отправят туда – вот и напиши, как доехал.

– Хорошо! – на этот раз Шарль засмеялся уже по-настоящему. – Как только доберусь, сразу же отвечу. Даже в баню не пойду, а сяду за письмо, слово дворянина, – хлопнул шутливо брата по плечу. – И о нём тоже напишу, обещаю… я же знаю, о чём ты думаешь!

– Ну, как говорится, с кем поведёшься… Ладно, малыш, идём. Потому что тебе ведь ещё собраться надо, если ты действительно планируешь завтра уехать.