Инга Лис - Истории дождя и камня

– Жак… Погоди…

Отвернулся резко. Согнувшись и прижав руки к паху, всё пытался хотя бы выровнять дыхание. Слышал, как д’Эстурвиль так же тяжело дышит за его спиной – интересно, он понял, что между ними произошло?

Почему-то от подобных мыслей накатило вдруг безудержное веселье, а на душе сделалось легко-легко. Выходило, что они вот так запросто перешли ту непростую черту, что разделяла их из-за событий последней ночи, и никаких выяснений отношений не понадобилось.

Наконец он сумел совладать с собой. Выпрямился, вытащил платок, намочил его в воде.

– Стой спокойно, – принялся вытирать молодому человеку кровь с лица и шеи. – Вот ведь дурак… ну зачем кусаться, а?

Лионец молчал, только продолжал улыбаться непонятно.

– Зачем я тебе? – спросил тогда Шарль, а кадет протянул руку и погладил его по щеке.

– Да откуда ж я знаю? – скривил губы в такой знакомой усмешке. – Просто… я вдруг понял… что больше не могу без вас. Просто не могу и всё.

– Ты что… – лейтенант прислонился поспешно к ближайшему стойлу, потому что ноги едва держали его. – Наверное, нам и вправду пришло время поговорить. Это всё… слишком серьёзно.

– Хорошо, – Жак согласился так легко, как будто и не слышал этих интонаций. – Но тогда… я спрошу вас об одной вещи. Можно?

Гасконец кивнул, и тогда д’Эстурвиль продолжил:

– Я всё вспоминал… тот наш странный разговор… Когда вы почему-то удивились, узнав, что я люблю лошадей. И нашу последнюю… встречу… – тут он запнулся и покраснел. – И всё никак не мог понять, отчего вы повели себя так. Сначала я думал, что это я… сделал что-то неправильно. Но потом…

Он долго молчал, подбирая слова, а потом всё-таки закончил:

– Конечно, быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что я имею право знать. Мне кажется, что всё это неспроста. Я ведь напоминаю вам о ком-то, верно? Можно узнать, о ком?

Этого вопроса Шарль не ожидал. Создалось такое впечатление, будто он получил удар под дых. Да уж, действительно крайне проницательный мальчик…

И всё же лейтенант постарался ничем не выдать своих мыслей. Тем более, меньше всего он был готов рассказывать кадету о Жаке из Артаньяна. Особенно после такой мучительной поездки в Гасконь, когда давние раны не только не успокоились, но и принялись болеть с новой силой.

– Простите, но вам показалось, – произнёс ровным голосом, а сам машинально запахнул плотнее ворот сорочки. – Это… не имеет к вам абсолютно никакого отношения, поверьте.

– Что? – на скулах д’Эстурвиля проступили багровые пятна. Он явно не рассчитывал услышать подобное. – Вы это… серьёзно?

– Вполне, – в какой-то момент Шарлю даже интересно стало: как его протеже поведёт себя дальше? – А что, собственно говоря, вы хотели услышать?

– Я не верю вам, – лионец покачал головой, отступил на шаг. – Вы только что спросили: зачем вы мне… А я? Зачем вам я? Вы… не похожи на человека, которого интересует лишь физическая близость… подобного рода. Что вообще происходит, д’Артаньян?

– Я не знаю, – совершенно искренне ответил Шарль. А потом всё-таки смалодушничал. – Возможно, мы с вами совершили ошибку, о которой стоит забыть.

– Ошибку? – глаза кадета потемнели от ярости, но потом он всё-таки взял себя в руки, заговорил спокойней. – То есть… та ночь… Вы считаете, что вправе вот так воспользоваться… затем пропасть на целый месяц… Теперь вот вы вернулись и снова утверждаете, что мне всего лишь показалось? Что это ошибка, о которой просто следует забыть? И я, по-вашему, должен проглотить эту очередную ложь?

Гасконец не ответил. Смотрел куда-то сквозь собеседника и лишь улыбался криво. Д’Эстурвиль тоже молчал, упрямо наклонив голову. Видимо, до последнего надеялся услышать хоть какое-то вразумительное объяснение происходящему.

– Что ж, – сказал наконец, кривясь так, словно ему было больно дышать – наверное, я действительно неправильно оценил ситуацию. А может, просто ошибся в вас. Прощайте. Потому что я не желаю быть просто заменой кому-то, кто остался в прошлом.

После чего повернулся и вышел из конюшни.

«Пьеру де Кастельмор д’Артаньяну,

в собственные руки

Ну, привет.

Из-за тебя, между прочим, я не пошёл в баню. Сижу дома – грязный, пропахший лошадиным потом – и сочиняю это письмо.

Можешь, конечно, возмущаться, но оно всё равно получится коротким.

Потому что писать на данный момент не о чем.

Добрался без приключений. Дом едва узнал: в моё отсутствие служанка не вылизала разве что крышу… хотя не уверен: просто заглянуть ещё и туда мне как-то не пришло в голову.

Относительно интересующего тебя лица, могу сообщить лишь то, что мои опасения полностью оправдались.

Мне выставили самый, что ни есть настоящий ультиматум, к выполнению условий которого я пока совершенно не готов.

А учитывая то, как я люблю ультиматумы, сомневаюсь, что мы вообще когда-нибудь сумеем договориться.

Расстраивает ли меня это?

Безусловно.

Видишь, я предельно честен с тобой.

Не жди следующего письма слишком скоро, потому что неизвестно, как долго я пробуду в отлучке по служебным делам.

Целуй матушку, передавай остальным от меня привет и наилучшие пожелания.

Да, напиши, пожалуйста, как дела у Катрин.

Шарль.

P. S. Надеюсь, ты не подумал, будто я злюсь на тебя? Ни в коей мере. Наоборот, рад, что есть возможность выговориться хоть таким образом. Спасибо».

…

Шарль запечатал письмо, но ещё какое-то время сидел за столом и барабанил кончиками пальцев по его поверхности.

Он ничего не утаил от брата, впервые написав всё, как есть, и это было непривычно. А, следовательно, раздражало. И, в довершение всех последних событий, никак не могло улучшить настроения.

Потому что он действительно злился.

В первую очередь, конечно, на себя. За то, что так непозволительно расслабился и забыл, что у д’Эстурвиля тоже есть характер. Что не решился по-настоящему объясниться, хотя вроде бы доверяет лионцу, да и тот, по большому счёту, заслужил, чтобы с ним были откровенны.

Потому что в противном случае ситуация выглядит уж совсем неприглядной. Получается, будто он заморочил мальчишке голову, а когда дело дошло до вполне закономерных вопросов, заявил, что их близость, видите ли, была ошибкой, о которой вообще следует забыть. Впору не просто обидеться, но и вызвать на дуэль…

Вот интересно, а если бы Шарль всё-таки рассказал… как бы развивалась ситуация? И где продолжилось бы их дальнейшее общение? Вероятно, в постели, и при мысли об этом лейтенанта накрыло волной такого возбуждения, что с ним едва не случилось повторение событий в конюшне.

Вот это да, он сам от себя не ожидал подобной реакции, как-то отвыкнув от столь бурного проявления физиологических характеристик собственного организма.