Инга Лис - Истории дождя и камня

Потому что, как бы там ни было, но в его планы никак не входил окончательный разрыв с подружкой. Он хотел спокойно попрощаться с ней на время войны… ну и, конечно, пока не прояснятся его отношения с Жаком… а вовсе не выслушивать какие-то странные претензии.

– Малыш, – сказал он, чувствуя вместе с тем, как фальшиво звучат его слова, – не сердись…

– Что? – Женевьева изо всех сил ударила его острыми кулачками в грудь. – Зачем ты лжёшь? Ты же изменил мне, разве не так? Да такие синяки ни с чем не спутаешь!

– Разве? – пробормотал Шарль, а белошвейка запустила в него мотком ниток из своей корзинки, а затем – ещё и ещё:

– Я чувствовала… я уже давно подозревала, что ты неверен мне! Как же ты мог, а? Чем та, другая, лучше меня?

Нет, ну где в подобных обвинениях логика? Он или неверен давно, или изменил только что, по дороге в Париж…

– Чему ты улыбаешься, негодяй? – и очередной клубок с глухим стуком ударился мушкетёру о грудь. – Бессовестный!

– Женевьева… – пробормотал гасконец, впрочем, настолько вяло, что девушка теперь уже по-настоящему залилась слезами.

– Уйди! – она подхватила полупустую корзинку и метнулась к дверям. – Видеть тебя не могу!

Стук её каблучков уже давно затих в конце коридора, а Шарль всё стоял у небольшого настенного зеркала, очень кстати оказавшегося здесь, и удивлённо разглядывал злополучный синяк.

Нет, ну надо же…

А разве ты не этого хотел, спросил он сам себя.

Ты ведь уже давно задумывался над тем, не разорвать ли тебе отношения с чересчур требовательной любовницей, а тут даже никаких усилий не понадобилось.

Тем более, пока ты будешь на войне, Женевьева с чистой совестью может подыскать себе нового обожателя… хотя это не означает вовсе, что тебя простят.

А ты спокойно сможешь определиться, наконец, в своих чувствах к д’Эстурвилю.

Так-то оно так, но по отношению к девушке это всё равно выглядит некрасивым, хотя, видит бог, он не планировал такого разрыва.

Шарль вздохнул и принялся собирать клубки.

Сейчас объясняться с прекрасной белошвейкой нет смысла: она по-настоящему обижена на него. А вот когда он вернётся из-под Ла-Рошели, то постарается помириться с Женевьевой. Не для продолжения отношений, а потому, что нет врага хуже, чем ревнующая женщина.

И возвращённые клубки станут для этого неплохим предлогом.

…

Он проверил посты, а вернувшись в казарму, припрятал клубки в одном из ящиков стола.

За время его отсутствия стол оказался завален самой разнообразной корреспонденцией. Какие-то письма, записки, черновики списков дежурств, которые составлял вместо него де Бемо, даже листки парижской газеты, где сообщались последние придворные сплетни.

Чтобы разобрать всё это, требовалось время, а за окном уже был поздний вечер, и Шарль ощутил внезапно, насколько он устал.

Какой-то бесконечный получился день, и даже не верится, что он вернулся только сегодня утром. А ведь он и не обедал совсем, что уж говорить об ужине… а ещё предстоит собраться в дорогу, заплатить наперёд тётушке Мари, отдать распоряжения кузнецу, чтобы поменял подковы на копытах Ворона… чёрт, только не это…

Мысль о том, что надо будет идти в кузню, по-прежнему вызывала муторную слабость, и в какой-то момент Шарль даже подумал малодушно, не отправить ли с этим поручением кого-нибудь из кадетов.

Однако затем с досадой прогнал эти мысли: достаточно тех глупостей, что уже рассказывают о нём.

Ладно, он быстренько переговорит с кузнецом, не допуская при этом никаких мыслей о Жаке, а потом направится в Пале-Рояль.

Потому что, хотя монсеньор не вызывал его к себе, переговорить с ним просто необходимо. Именно в Париже, ведь в лагере под Ла-Рошелью он будет, как на ладони, а ему меньше всего хотелось бы афишировать своё участие в планах первого министра.

Оставив плащ мушкетёра в малой приёмной и надвинув шляпу на глаза, Шарль двинулся в сторону кардинальского дворца.

То, что время близилось к полуночи, было ему только на руку, потому что сейчас он вовсе не желал быть узнанным. Ну а в том, что, несмотря на такой поздний час, Ришелье не спит и примет его, даже сомневаться не приходилось.

И вправду, едва только он появился возле дворца, его остановил гвардейский патруль:

– Стой! Кто таков?

– Д’Артаньян, – хочешь не хочешь, но пришлось сдвинуть шляпу. – К его высокопреосвященству.

– Лейтенант! – один из гвардейцев посветил ему в лицо факелом, и гасконец узнал де Жюссака. – Я не знал, что вы уже вернулись, – а потом крикнул солдатам у ворот:

– Это свой! Пропустите его!

Свой? Интересно, что бы сказал Тревиль, узнай он, как на самом деле относятся к его лейтенанту гвардейцы кардинала?

Юноша усмехнулся невольно и, не мешкая, поднялся по ступеням дворца. Двери открылись, и старый слуга по имени Луи, склонившись в поклоне, принял у него шляпу, а потом кивнул в сторону лестницы.

Шарль прошёл в знакомый кабинет.

Он не ошибся. Его преосвященство и не думал спать. Склонившись над картой, что-то вычерчивал на ней остро отточенным пером.

– Проходите, шевалье, – сказал, даже не обернувшись. – Я ждал вас.

– Монсеньор, – молодой человек поклонился и подошёл к столу. – Я посчитал, что мне следует увидеться с вами до моего отъезда.

Ришелье выпрямился и какое-то время рассматривал мушкетёра.

Шарль спокойно выдержал его взгляд, и кардинал неожиданно улыбнулся:

– Вы выглядите намного лучше, чем месяц назад. Рад, что поездка пошла вам на пользу.

– Весна в Гаскони – это всё-таки по-настоящему весна. Особенно когда она готовится вот-вот перейти в лето, – лейтенант позволил себе улыбнуться в ответ, одними только уголками рта. – Монсеньор, ваше поручение остаётся в силе?

– А ваше согласие? – в тон ему спросил Ришелье. – Подойдите, сударь.

Шарль склонился над картой. Это было детальнейшее изображение крепостных стен Ла-Рошели и прилегающих деревень.

Кто бы ни рисовал эту карту, но он был настоящим мастером. Юноша без труда различил очертания острова Ре, форт Сен-Мартин, куда он первым ворвался со шпагой наперевес, как только в стене после череды взрывов открылся пролом, увидел дамбу, перегораживающую бухту. Помнится, в своё время она по-настоящему поразила его своими масштабами. Построенная из огромных валунов, мешков с песком, ракушника, а также обломков старых кораблей, дамба протянулась на несколько лье и легко выдерживала таранную атаку даже тяжёлых английских судов.

Особо на карте были отмечены узкие ворота, рассчитанные на прохождение только малогабаритных кораблей, красные кресты обозначали расположение батарей.

Не менее детально оказались вычерчены двенадцать крепостных башен самой Ла-Рошели; возле каждой из них было надписано количество пушек противника, а также указано возможное направление выстрелов. Шарль хорошо помнил, что пушек насчитывалось около ста пятидесяти, но дамба была построена на таком расстоянии, что, несмотря на все усилия ла-рошельцев, ядра не долетали, а падали в воду.