Инга Лис - Истории дождя и камня

А потом кадет прищурился вдруг и хихикнул, словно шкодливый мальчишка:

– Вы видите, д’Эстурвиль? Я всегда знал, что наш командир – не промах!

– О чём вы? – изобразил удивление молодой человек, не желая показывать, что на самом деле следит за каждым движением гасконца.

– Приглядитесь хорошенько, – его приятель снова хихикнул. – В отличие от нас, лейтенант, по-видимому, очень весело провёл эту ночь. Славное же напоминание о себе оставила на прощание его белошвейка!

Лионец сощурил глаза и увидел, что д’Артаньян, несмотря на всю свою надменность, действительно выглядит неважно. Под глазами тени, лицо серое, уставшее. Нижняя губа напухла, а в углу рта темнеет кровоподтёк. Весьма характерный синяк, и д’Эстурвиль ощутил вдруг, как кровь прилила к щекам. Потому что он слишком хорошо знал, кто на самом деле повредил гасконцу губу. Он все эти дни вспоминал их последний разговор в конюшне, и судорожные поцелуи, и то, как д’Артаньян потом смывал свою кровь с его лица и шеи.

Что он говорил ему?

Стой спокойно. Вот ведь дурак: ну зачем кусаться, а?

Да, кажется, именно так.

Касался лица влажным платком и улыбался при этом совершенно незнакомой счастливой улыбкой. А глаза смотрели спокойно и чуточку насмешливо. И пропала без следа холодная надменность – кадет только сейчас понял, что в тот момент гасконец впервые показал ему себя настоящего.

Нам и вправду пришло время поговорить, потому что всё это слишком серьёзно…

Выходит, промолчи он и не задай тот дурацкий вопрос о прошлом, всё было бы иначе? Потому что как по-другому расценить слова д’Артаньяна?

Неужели тот и вправду был готов изменить их отношения, а Жак всё испортил?

Нет, и д’Эстурвиль упрямо качнул головой в такт этим мыслям, ничего толкового у них бы не вышло.

То есть… какое-то время они, вероятно, наслаждались бы физической близостью, но потом… какие могут быть отношения, когда один не доверяет, а второй постоянно мучается вопросами относительно прошлого первого?

Эти мысли только усилили раздражение молодого человека, а потому он весьма нелюбезно взглянул на своего приятеля:

– Мне кажется, вам должно быть всё равно, с кем спит и как вообще проводит время наш лейтенант. Разве не так?

– Так-то оно так, – де Террид пожал плечами, а потом вдруг рассмеялся. – Но ведь интересно же! А сами-то… покраснели, не отпирайтесь! Эх, д’Эстурвиль, пора и вам обзавестись постоянной возлюбленной. Потому что подобное монашество до добра не доведёт, помяните моё слово!

– А вам не помешало бы хоть немного повзрослеть, – отрезал Жак и, не дожидаясь ответа, направил своего коня к центру двора, потому что лейтенант как раз взмахнул рукой, приказывая мушкетёрам строиться.

– Внимание, солдаты! – его голос, обычно тяжёлый и хрипловатый, неожиданно звонко зазвучал под сводами казарменного двора. – Строимся в колонну по двое. Де Мелен и де Ранкунь – сразу за мной. Кадеты замыкают ряды. Слуги – в арьергарде. Даю две минуты.

Он подождал, пока произойдёт построение, а затем продолжил:

– Выезжаем тихо. Никаких песен или воплей. Чем меньше горожан узнает о нашем отъезде, тем лучше.

– Но командир… – попытался возразить кто-то, однако гасконец прервал его нетерпеливым взмахом руки.

– Повторяю: строить глазки парижанкам будете по возвращении, – его лицо снова стало привычно-злым. – Пока же ваша главная задача – максимально быстро добраться до места назначения и вернуться живыми. Если будем придерживаться заданной скорости, дорога займёт неделю или чуть больше. Подъём в шесть утра, первый привал – в полдень, на ночлег останавливаемся с наступлением темноты. Вопросы?

Мушкетёры молчали, слышно было только, как всхрапывают и нетерпеливо прядут ушами кони.

– Отлично, – сказал д’Артаньян. – Тогда вот ещё что… Неважно, где мы будем останавливаться на ночлег – на постоялых дворах или в деревнях, – но я заранее предупреждаю: никакого пьянства без меры или скотского отношения к прислуге, а особенно – к женщинам.

– А если они сами… того? Захотят, одним словом? – с глуповатой миной поинтересовался де Лон, явно в надежде повеселить приятелей.

Лейтенант медленно развернул в его сторону коня.

– Скажите-ка мне, любезный шевалье де Лон, – скривил губы в уничижительной улыбке, – где, собственно говоря, вы служите? В каких-нибудь кондотьерах или элитных войсках его величества? Вы считаете возможным уронить честь мундира только оттого, что не в состоянии держать застёгнутыми свои штаны?

Солдаты, даже те, кто в душе придерживался позиции де Лона, засмеялись невольно.

– Да ладно вам… – начал было по своему обыкновению де Ранкунь, а д’Артаньян обернулся к нему резко, и Жак увидел, как на скулах гасконца вздулись желваки.

– Молчите! – впервые в голосе командира зазвучала открытая угроза. – Я знаю, что вы скажете мне! Что дворянин не обязан придерживаться понятий о чести, когда речь заходит о простолюдинах. Так вот, сударь, у вас были дурные учителя. Однако не мне перевоспитывать вас. Вы, конечно, можете остаться при своём мнении, но пока вы находитесь под моим командованием, то будете вести себя так, как того требую я! Что непонятного в моих словах?

– Всё понятно, – беарнец, как того и следовало ожидать, попытался дать задний ход, однако д’Артаньян не позволил ему уйти от ответа.

– Отвечайте по уставу! – сказал он ледяным голосом. – Или на этот раз моя докладная относительно вашего поведения ляжет на стол не Тревиля, а короля. Слово дворянина!

– Ух, и достанется де Ранкуню! – сказал тихонько де Террид, по-видимому, нимало не обидевшись на Жака за резкий ответ в конце их разговора. – Лейтенант теперь глаз с него не спустит. Так что можете считать себя отмщённым.

– Бросьте, сударь! – Жак взглянул на него с досадой и даже слушать не стал, что отвечает гасконцу багровый от унижения де Ранкунь. – Такое впечатление, что вы задались целью вывести меня из себя сегодня! Неужели вы считаете, что д’Артаньяном в данном случае движет мелочная злопамятность? Как по мне, так он прав совершено.

А потом добавил, всё-таки не сдержавшись:

– А что до меня… разве вы не видите, что моя персона раздражает нашего командира, кажется, не меньше, чем персона де Ранкуня? По-моему, у него и так было достаточно неприятностей из-за той нашей глупой стычки.

– Пожалуй, соглашусь с вами, – кадет кивнул. – Хотя… хотел бы я взглянуть на человека, который сумеет вызвать у д’Артаньяна настоящее чувство. Неважно, какое – любовь, ненависть или страх, – но должен же хоть кто-то когда-нибудь растопить этот лёд?

Я тоже, подумал д’Эстурвиль, чувствуя, как на сердце вновь становится тяжело; я тоже хотел бы взглянуть на парня, которого д’Артаньян никак не может забыть.