Инга Лис - Истории дождя и камня

Лейтенант только плечами передёрнул.

– Конечно, я отвечаю за мальчишку, – сказал, стараясь говорить как можно более равнодушно. – Его дядя в своё время многое сделал для меня – так что удивительного в том, что я стараюсь оградить его племянника от разного рода неприятностей?

– Ничего удивительного, – подтвердил кардинал. – Учитывая то, что мне известно, можно сказать, вы вообще не принимаете никакого участия в судьбе этого кадета.

– Он сам добьётся всего, – Шарль позволил себе немного расслабиться. – Но коль вы вспомнили о нём и спрашивали о награде… Так вот, я хочу, чтобы история с дуэлью, в которую он имел глупость втянуть себя, была забыта. Раз и навсегда.

– И всё? Не вижу проблемы, тем более, он уже понёс наказание. Однако, по рукам, сударь. Вы мне – Ла-Рошель, а я вам – гарантии неприкосновенности для шевалье д’Эстурвиля. Даже если де Тревиль будет считать по-другому.

– Благодарю вас, – совершенно искренне ответил молодой человек. – Уверяю вас, мой воспитанник уже давно сделал соответствующие выводы. И я со своей стороны обещаю присмотреть за ним.

– Да уж, сделайте одолжение. Объясните ему, что коль он числится вашим протеже, с него и спрос другой.

А потом Ришелье поднялся и протянул руку, давая понять, что аудиенция окончена:

– Ступайте, г-н лейтенант. Увидимся под Ла-Рошелью.

Шарль поцеловал протянутую руку и вышел.

Едва только начало светать, в квартале, где располагались казармы мушкетёров, началась суета.

Те из солдат, кто квартировал в прилегающих районах, съезжались во двор, будучи уже полностью экипированными. Те же, кто жил непосредственно в казармах, проверяли лошадей и отдавали последние распоряжения слугам.

Слуги толпились тут же, развлекая себя болтовнёй, потому что большинство из них, как и их хозяева, были знакомы друг с другом достаточно давно.

Жак обзавестись слугой не успел, да и не видел смысла. Нет, финансово он мог позволить себе подобные траты, но вот везти с собой на войну ещё одного человека, да ещё и отвечать за него… Дай бог самому сориентироваться, тем более, что ему ведь предстояло участвовать в военных действиях впервые.

Нельзя сказать, чтобы молодой лионец испытывал страх, когда думал о будущих боях, но толика волнения в таких размышлениях всё-таки присутствовала. Правда, волнение это было связано исключительно с тем, как не уронить себя в глазах лейтенанта и заслужить его настоящее уважение.

Кошмар, думал д’Эстурвиль, усмехаясь этим мыслям: что бы сказал дядя, узнав обо всём?

Отправил племянника делать карьеру, а того стремление прославиться, оказывается, привлекает в последнюю очередь. Потому что он, видите ли, влюбился в дядиного ученика и хочет, чтобы лейтенант наконец-то увидел в нём отдельного человека, а не бледный призрак прошлого… и всё-таки безумно интересно, чьё кольцо д’Артаньян до сих пор носит на пальце?

Да и вообще, Жак ведь не солгал гасконцу во время разговора в «Сосновой шишке». Ему действительно хотелось узнать, что за человек его опекун. Потому что влюблённость – это, конечно, прекрасно, но ведь помимо чисто физического желания должна быть какая-то общность взглядов и интересов. Должны импонировать ещё и душевные качества, а как раз эта часть характера Шарля д’Артаньяна оставалась для кадета тайной за семью печатями.

Пока гасконец нравился Жаку как командир и производил крайне отталкивающее впечатление как человек.

Конечно, это, скорей всего, были только маски, но всё чаще д’Эстурвиль думал о том, что лейтенант напоминает ему огромный пустой замок, населённый лишь призраками и чудовищами.

А временами вообще начинал сомневаться, так ли ему нужно узнать, что же сделало д’Артаньяна таким, и что он собирается делать с подобным знанием.

…

Он так задумался, что не заметил даже, как к нему подъехал де Террид.

– Доброе утро, д’Эстурвиль, – земляк улыбался широко, словно им предстояла прогулка, а не долгая утомительная дорога и война. – Как настроение? Боевое, надеюсь?

– Если честно, просто хочу спать, – Жак с силой потёр глаза. – А вы? Волнуетесь?

– Ни капельки. Это ведь не первая моя военная кампания. И потом, я всерьёз рассчитываю исправить некоторые свои промашки и получить наконец-то мушкетёрский плащ. Знаете, как отличаются жалованье кадета и мушкетёра, пусть даже рядового? Лишние денежки мне никак не помешали бы. У меня ведь сестра на выданье… да и слугой можно будет обзавестись, в конце концов.

– Кстати, – д’Эстурвиль обрадовался, что можно перевести разговор в нужное русло, – а как же наш командир? Ведь у д’Артаньяна, насколько я знаю, нет слуги. Хотя это не соответствует его статусу… Или я опять чего-то не знаю?

– А он возьмёт с собой свою служанку, – хихикнул де Террид. – Видали её? Ужасно вредная старушенция! Он будет использовать её в качестве секретного оружия против ла-рошельцев, и крепость сдастся за считанные дни…

Припомнив своё знакомство со служанкой гасконца, Жак хмыкнул невольно, а его приятель между тем продолжил:

– Но если серьёзно, то я бы на вашем месте уже давно перестал удивляться всему, что хоть как-то связано с д’Артаньяном. И потом, когда мы прибудем под Ла-Рошель, в лагере будет куча народу, в том числе прислуги. Ну и местные станут приходить, в надежде подзаработать. Так что будет, кому следить и за нашими вещами, и за лошадьми. А нашему командиру, как правило, одалживает своего слугу де Бемо, тем более что тот крайне скромен в быту, это все знают. Вот так-то.

А потом кадет вдруг замолчал и толкнул д’Эстурвиля под локоть:

– О, глядите, на ловца и зверь бежит…

Жак обернулся и почувствовал, как сердце невольно пропускает удар.

В первый момент он даже не узнал лейтенанта.

Д’Эстурвиль привык, что тот носит обычно или простой мушкетёрский плащ, или видавшую виды дорожную куртку.

Теперь же на д’Артаньяне были камзол с золотым галуном – отличительным знаком лейтенанта – и шляпа, украшенная плюмажем из белых страусиных перьев.

Перевязь, на которой висела шпага, была не обычной кожаной, а украшенной элегантной вышивкой. Волосы, обычно убранные в небрежный хвост, теперь свободно лежали поверх дорогого кружевного воротника.

Всё это великолепие как нельзя лучше соответствовало холодному и высокомерному выражению лица, с каким гасконец въехал на казарменный двор.

– Ха, – сказал Жак, чувствуя, как начинает невольно улыбаться, – вы по-прежнему будете предлагать мне не удивляться, когда речь заходит о д’Артаньяне?

– Ну, это ещё далеко не самый роскошный наряд г-на лейтенанта, – возразил де Террид. – Вот закончится эта заварушка с осадой – посмотрите на него во время торжественного парада.