Инга Лис - Истории дождя и камня

У д’Эстурвиля от этих интонаций мороз пробежал по коже. Он как-то сразу собрался весь, взглянул на лейтенанта внимательно.

– Всё настолько плохо? – спросил негромко. – Что ж, я буду осмотрителен и не подведу вас. Обещаю.

– Благодарю, – голос д’Артаньяна вновь звучал холодно и жёстко, и Жак подумал даже, а не приснился ли ему весь предыдущий разговор. – А теперь идите и начинайте собираться. Через час мы выступаем, а к полудню уже должны быть под Ла-Рошелью.

Как лейтенант и планировал, они прибыли к осаждённой крепости, когда солнце стояло в самом зените.

Из-за бессонной ночи, а ещё более – из-за неожиданно откровенного разговора с гасконцем – Жак чувствовал себя уставшим, как никогда.

Раз за разом он прокручивал мысленно всю беседу от начала до конца.

Что такого произошло, отчего д’Артаньян решил вдруг в корне изменить своё поведение?

То, что вы – племянник моего учителя, отнюдь не главная причина тому, что меня так заботит ваша судьба…

Означает ли такая фраза то, что Жак и впрямь небезразличен своему лейтенанту?

Или это просто он слышит в словах командира тот подтекст, который хочет услышать?

Молодой человек так задумался, что едва не отстал от общего строя.

Только с большим усилием заставил себя встряхнуться и выбросить подобные мысли из головы.

Ведь сейчас действительно не время.

А отряд в этот момент выехал на пригорок, и солдаты увидели вдалеке Ла-Рошель.

Отовсюду на Жака обрушилась лавина звуков и запахов. Гул далёкого прибоя смешался с солёным ветром, слепящим солнцем и криками чаек.

Обладая отличным зрением, д’Эстурвиль без труда разглядел городские укрепления – древние стены со множеством сторожевых башен. Со стороны долины они прикрывались тремя рядами бастионов, угловых укреплений и кронверков, каждый из которых представлял собой небольшой, выдвинутый вперед и хорошо обороняемый ансамбль с маленьким гарнизоном.

Наконец, как обычно, позади гласиса шла объездная дорога, подле которой пролегала крытая траншея. На некотором расстоянии, к западу от города, на холме возвышалась крепость Св. Николая – мощный бастион с казематами и контрэскарпом, являвшийся частью общей оборонительной системы.

Знаменитой дамбы, как и самого моря, с той стороны, откуда они приехали, видно не было, зато с вершины холма полностью просматривался лагерь королевских войск.

В первый момент лионцу показалось, что всё это скопление людей и животных двигается совершенно хаотично, но потом он убедился, что лагерь, на самом деле, строго упорядочен.

Животные и отвечающая за них прислуга располагались на окраине, а дальше стояли палатки, украшенные флажками в строгом соответствии с родом войск, а также их статусом.

Между палатками сновали пехотинцы, кавалеристы, сапёры, мелькнуло также несколько голубых мушкетёрских и красных гвардейских плащей.

Вдалеке, у самых крепостных стен, отряды землекопов и солдат, вооруженных лопатами и кирками, выполняли, пожалуй, самые тяжёлые работы, которые всегда сопровождают осаду.

Солдаты, что несли караул у главного въезда в лагерь, загородили было новоприбывшему отряду дорогу, однако, увидев золотой галун лейтенанта мушкетёров, тут же посторонились.

– Пусть кто-нибудь, – сказал их командиру д’Артаньян, – проводит нас к месту расположения роты. Де Бемо на месте?

– Да, сударь, – капитан годился гасконцу, наверное, в отцы, однако почтительно склонил голову, потому что хорошо помнил его ещё по осаде Ре. – Последние несколько дней у нас затишье. Вроде бы готовится штурм, но поговаривают также, что до приезда его величества ничего не будет. Так что пока приходится скучать. Оборванцев вот гоняем, будь они неладны…

Д’Артаньян приподнял вопросительно бровь, а старый солдат пояснил:

– Так беженцы из Ла-Рошели никак не успокоятся. Всё лезут и лезут – пытаются в окрестные деревни пробраться… А монсеньор герцог запретил. Говорит: пусть лучше подохнут от голода и сэкономят нам пули. И жалко ведь – одни бабы да малышня, – а как ты приказ нарушишь?

– Да, приказ… – Жак даже со своего места в строю увидел, как побледнел лейтенант, как вздулись желваки у него на скулах. – Приказ нам с вами нарушать никак нельзя… Однако поживём-увидим… Благодарю за рассказ, командир.

А потом он повернул коня к остальным мушкетёрам:

– Слушаем внимательно! Капитан проводит вас к нашим товарищам. Все вопросы по обустройству – к г-ну подпоручику. В остальном – ждите моих распоряжений. Да, и никакого пьянства: пока ещё рано что-то праздновать.

– А вы, сударь? – спросил де Мелен, негласно выполнявший в походе роль заместителя лейтенанта. – Готовить для вас палатку?

– Де Бемо всё знает. Мне надо доложить о нашем прибытии Месье и получить указания относительно дальнейших действий.

С этими словами д’Артаньян стегнул плёткой лошадь и принялся спускаться с холма.

…

Конечно же, Шарль без труда отыскал палатку Месье. Этим титулом именовался Гастон Орлеанский, младший брат короля. Номинально он считался командующим осадой, хотя на самом деле мог решать что-то исключительно в отсутствие кардинала.

Месье был высоким красивым юношей с пронзительными чёрными глазами и безвольным, капризным ртом. Будучи всего на год младше самого Шарля, весь свой досуг он посвящал участию в разного рода интригах против его преосвященства.

Это донельзя раздражало лейтенанта мушкетёров.

Конечно, учитывая амбиции королевского брата, трудно стерпеть то второстепенное положение, которое досталось ему, однако молодой человек решительно не понимал, отчего обязательно надо враждовать с кардиналом. Ведь куда больше пользы можно принести стране, объединившись с королём и первым министром.

Но был ещё один нюанс, делавший общество Месье крайне неприятным.

Едва только поступив на службу и ознакомившись с нравами двора, в числе прочей информации Шарль узнал ещё и о весьма разносторонних, но при этом крайне сомнительных вкусах герцога Орлеанского. Он не придал этим сплетням никакого значения, пока однажды брат короля не остановился рядом с ним, когда гасконец нёс караул в одном из коридоров Лувра. Долго расспрашивал о том, кто таков и откуда, а затем попросил показать шпагу: мол, сразу видно, что это – дорогая игрушка. Стараясь не выказать своего раздражения, юноша повиновался и обнажил клинок. А ещё через мгновение понял вдруг, что герцог, вроде бы рассматривая эфес, медленно гладит его по руке. У кадета не было возможности выяснять, чем же он так заинтересовал его высочество – они вообще впервые общались близко, – однако прикосновение узких прохладных ладоней вызвало неудержимый рвотный позыв.