Евгений Стаховский - Бог почти есть

– Бери ещё одно.

– «Здравствуй, дорогая Луми…», – теперь я осёкся сам. – Они все начинаются одинаково.

– Не то, что бы одинаково, но, думаю, не нужно вскрывать их заново, чтобы понять, что все они адресованы моей собаке. И эти книги – ты был в моей комнате с книгами? Видел эти полки?

– Да, – ответил я. – Получилась весьма достойная коллекция.

– Это не коллекция, – возразил Гунун. Иногда в его голосе проскакивали резкие нотки, хотя внешне он оставался совершенно спокойным. В этом наивном противоречии я склонялся к его миролюбивой стороне.

– Это не коллекция, – повторил он. – Я никогда не любил книги про собак. Зачем мне чужие истории, если у меня есть своя собака, полная историй?

Я кивнул. В этом был некий смысл.

– Вообще, я думал, ты тоже мне что-нибудь пришлёшь, – продолжал он. – Какую-нибудь книгу. Ты казался очень предсказуемым. Не обижайся. В предсказуемости нет ничего плохого. Людям свойственно наделять обычные слова дополнительным смыслом. Предсказуемость иногда скучна, но в ней есть спокойствие. А я люблю, когда с человеком спокойно.

Он сделал паузу.

– Но ты прислал только открытку.

Гунун полез в ящик и вынул конверт. Я узнал свой почерк, и попытался вспомнить что же было внутри. Что-то совсем обычное, даже обыденное. Слова благодарности, пожелание добра. В общем то, чего, мне казалось, у Гунуна и так в избытке, но никогда не помешает.

– Я всё равно не понимаю, – сказал я, вертя в руках свою открытку.

– Я написал единственное письмо тебе, ты написал единственное письмо мне. Мне, не Луми. Все остальные письма, слова, подарки – всё было адресовано моей собаке. Она становилась центром человеческой жизни. Все, кто пытался приехать ко мне во второй раз говорили, что скучают по Луми, что им необходима её поддержка, её голос. Они говорили, что испытывают странное, сходное с наркотическим эффектом, чувство. Были и те, кто предлагал мне деньги.

– За собаку?

– Да. Такие милые люди. И это не сарказм. За всё время жизни здесь я не встречал ни одного плохого человека. Напротив, каждый, кто ко мне приезжал, подпитывал саму мою веру в человека. В отдельного человека. Который превращается в чудовище только в обществе других людей, когда нужно себя с ними сравнивать, когда нужно быть лучше, когда нужно что-то доказывать, бороться с собственными страхами. Когда нужно стесняться своей похожести, и когда становится невозможным выносить свои же капризы. Особенно если возможности позволяют. А я только давал всем то, что у меня есть.

– В мой прошлый приезд я тоже больше времени провёл с Луми, чем с тобой, – сказал я, пытаясь сосчитать в уме сколько часов я просто проспал. – И, не скрою, у меня было ощущение, что у тебя не было никаких дел. Оставить меня наедине с собакой – в этом же и состоит план?

– Да. Ты всё верно понял, и получил то, что был должен. Как, к слову, твои колени?

Я кивнул.

– Спасибо, хорошо. Но не это главное.

– Да, не это главное, – Гунун задумался. – А ведь у меня совершенно обычная собака. Но вы так ждали чуда – и вы его получили.

– Нет, Гунун. Луми не была обычной собакой, – несмело возразил я.

– В таком случае, все собаки не обычны, – он смотрел мне прямо в глаза. – Все. Абсолютно все собаки не обычны. Как и все люди не обычны. Почему я убил Луми? Я скажу.

Это был тот случай, когда я хотел услышать ответ, и боялся его услышать. Словно произнесённое слово разрушит загадку, вся ценность которой в самой загадочности.

– Книги, которые мне присылали, я читал Луми. Она любила, когда ей читают вслух. Сама, как ты понимаешь, не умела. Ей были интересны эти истории про собак. Как нам бывают интересны истории про людей. И мы отправляемся в животный мир, когда человечество становится совершенно невыносимым. Луми собачий мир не мог казаться ужасным. Вокруг неё не было никакого собачьего мира. Моё заточение здесь – добровольно. Она находилась здесь вынуждено. Рядом со мной. Собственно, у неё и выбора-то не было. Собаки, к несчастью, хозяев не выбирают. Иначе, мы бы избежали тысяч изломленных собачьих судеб, истерзанных собачьих сердец. И когда ты прислал свою открытку, со словами обращёнными мне, чего не было никогда раньше, я снова почувствовал, что я – человек. Я вспомнил, что я – человек. И я убил Луми, потому что все вокруг её любили. Они любили только её, не думая, о том, кто её вырастил и воспитал. Позабыв о том, кто её создал.

Раннее утро. Макс, молодой человек двадцати четырёх лет, в одних тонких пижамных брюках развалившись в кресле смотрит в сторону окна, словно встречает день, возвращающийся из дальнего путешествия – встречает как старого знакомого, а не новое, возможное знакомство. Одна его нога закинута на подлокотник, другая слегка касается пола, обнаруживая единение с землёй – он полагает, что точка опоры ему сейчас не помешает, и в то же время эта точка не должна быть слишком категоричной. Лёгкого прикосновения достаточно. Так трогают бабочку, страшась повредить крылья.

Макс безусловно красив. Это отмечают все. Так что ему порой надоедает, когда он за своей спиной слышит чужие разговоры, которые вдруг обращаются к его персоне, или под новым постом в социальных сетях, под фотографией, где кроме него ещё два-три человека, основное внимание достаётся ему и обязательно следует комментарий о том что красота хоть понятие и неустойчивое, но, кажется, у нас появился шанс с этим поспорить. Макс красив учитывая все возможные представления о красоте, но красив именно безусловно, а не безоговорочно. Его немного худое, но не костлявое тело можно назвать изящным, но не лепным, слегка нестройным, но с четко наметившимися мышцами. Его часто сравнивали с моделями для рекламы парфюма XS black, но без слащавой улыбки. Это сравнение его вполне устраивает. Настолько, что как-то в спортзале он показал своему тренеру это фото и сказал: «попробуем?» – «тут и пробовать нечего», – ответил тот, не меняя установившуюся схему тренировок.

В правой, упёртой в другой подлокотник кресла руке, Макс держит телефон, слегка прижимая его верхнее основание к подбородку, словно раздумывая – нужно ли ему позвонить, или вспоминая о чём-то, что заставит его не набирать номер.

Краем глаза он замечает в доме легкий беспорядок после вчерашнего, и снова, раз за разом, отмечает правильность простоты интерьера. Ему нравится ощущение пространства, которое нарушают только необходимые составляющие – пара кресел, позволяющих в них как следует развалиться, комод, несколько выбивающийся из картины, но надо же где-то хранить одежду, впрочем основной гардероб хранится в небольшом черном шкафу. Чёрно-белые фото на стенах, ноутбук, книжная полка – стандартный набор только самого необходимого молодому парню, не желающему загромождать свою жизнь.