Ксения Рормозер - Проза

– Ты пьян и болтлив, брат мой Франц, – сказал ему Генрих и хлопнул его по плечу, – Отдыхай, в этот раз я справлюсь с её женихом сам! Он уже не молод и не будет заламывать слишком большую сумму за то, чтобы исчезнуть из жизни Ирмы навсегда.

Франц погрозил брату пальцем и отправился в спальню, а не в праздничный зал. – Ну не пугать же своим видом юных кузин! – икнув, сказал он самому себе и пожал плечами.

В начале лета была объявлена помолвка одной из дальних родственниц. И на праздник съезжались гости. Среди нарядных гостей выделялось тёмно-синее бархатное платье Ирмы. Она сидела в окружении подруг и двоюродных сестёр. Братья, как только увидели её среди гостей, подошли к ней поближе. Генрих не выдержал её молчания и спросил: – Что с тобой, дорогая Ирма? У тебя такой траурный вид. Кто-то умер?

– Может быть и так, – не глядя на него ответила Ирма, – Вы, наверное, будете смеяться. Я тоже смеялась, когда мой третий муж исчез ровно через месяц после свадьбы. Совершенно так же, как исчезли в своё время Макс и Мориц. Я смеялась весь день и понимала, что у меня была истерика. На следующий день я плакала. Потом я написала стихотворение, хотите, прочту его вам?

Все кивнули. И она достала из сумочки сложенный пополам лист бумаги, поправила вуаль на шляпке и прочла:

Кто-то из кузин вздохнул, кто-то всхлипнул, кто-то отвернулся, чтобы вытереть слёзы. Помолчав немного, Ирма сказала: – Ну вот, я снова вернулась домой. Я снова среди родных. И снова одна. Понимаю, что у меня впереди пять долгих лет одиночества, с безнадёжной надеждой на возвращение моего супруга. Понимаю, что моё ожидание будет бессмысленным, он не вернётся, – она открыла сумочку, достала платок, чтобы вытереть сползающую по щеке слезу, и продолжала: – Простите меня за то, что я прятала от вас своего знакомого. Я думала, что кто-то из близких затеял со мною злую шутку, заставив меня страдать. Но, по-видимому, я ошиблась. Мой враг не может быть среди моей родни. Никто из вас не был знаком с моим третьим мужем. Но тогда, кто причиняет мне боль столько лет? Как мне понять, почему этот человек делает мне больно?

Все в недоумении молчали. Братья переглянулись между собой. Альберт сказал: – Ирма, возможно, что ты не ссорилась со своими мужьями. Но, может быть, они ссорились с кем-то?

– Об этом я ничего не знаю, Альберт, спасибо тебе за сочувствие, – ответив ему, она встала и направилась из сада в дом, – Здесь становится прохладно, – сказала Ирма и ушла.

Следом за ней все разошлись кто куда. Генрих подошёл и сел на скамейку, на то самое место, где только что сидела и плакала его Ирма. Он упёрся руками в скамью и вдруг нащупал бумагу с её стихотворением, застрявшую между реек. Генрих аккуратно достал листок и прочёл стихотворение несколько раз, а потом сложил его и убрал во внутренний карман пиджака.

Теперь Ирма приезжала в гости к родне и в праздники, и в будни. Она была всё время на глазах у всех. Она с удовольствием играла с младшими двоюродными и троюродными сёстрами и братьями. А те, неуклюже обнимали её своими мягкими, пухлыми ручонками. Казалось, что она проживает день за два, навёрстывая упущенное общение за четыре года отшельничества. Ирма не пряталась больше и от друзей. Но её поведение резко изменилось, она вообще перестала кокетничать. Да и если честно, мужчины тоже не стремились оставаться в её обществе надолго.

Ирма расцвела той тихой, приветливой, женственной красотой, в которой читалось только одно желание: стать матерью и заботливой женой. Генрих любовался Ирмой. Он чувствовал, что его сердце наполняется её очарованием, как соты осенним мёдом. Он понимал, что больше не может провести ни дня без того, чтобы хоть ненадолго, побыть в её обществе. Услышать её шаги, вдохнуть аромат её духов, внимать её нежному голосу, принести или подать ей какую-нибудь вещь или просто посидеть напротив, созерцая её милую сердцу красоту, пока она читает или смотрит в окно, или вяжет носок. Генрих стал бывать в её доме чаще и чаще. Сам возил её по делам, и в гости к родным и друзьям, когда у него было время. Он заходил за нею вечером в субботу, чтобы вместе пойти на вечерю в храм и утром в воскресенье, чтобы вместе пойти к исповеди и остаться на литургию. Потом провожал её из храма домой. У них даже появился свой любимый маршрут, который они вместе проложили мимо самых красивых городских пейзажей. Они любили гулять медленно, то и дело, останавливаясь, чтобы сфотографировать что-нибудь неожиданное. И Генрих не пропускал ни одного дня, когда они были вместе, чтобы снова и снова сделать портрет своей дорогой Ирмы. Дома, он хранил её фотографии в спальне, рядом с кроватью. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из гостей любовался ею, когда она улыбалась в его объектив, улыбалась ему.

Ирма так привыкла к компании Генриха, что когда тот сказал ей, что отец хочет послать его поработать самостоятельно в один из отдалённых филиалов, она расстроилась и вдруг сказала:

– Генрих, возьми меня с собой. Я не могу быть одна.

Они остановились, и он поцеловал её руки.

– Милый Генрих, пожалуйста, возьми меня с собой! – повторила она.

– Ирма, дорогая моя Ирма, взять тебя с собой просто так я не могу, ты же знаешь. Но ты можешь приезжать ко мне, хоть каждый месяц, с подругой или кузиной в гости, – его голос был мягким и даже нежным, как никогда прежде, заметила про себя Ирма и осторожно посмотрела ему в глаза.

Он почувствовал её любопытство и отвёл взгляд раньше, чем она увидела в них своё отражение.

– Ладно, как скажешь, Генрих, я приеду к тебе в гости. – Ирма вздохнула, и пригласила его зайти к ней на чашечку чая с бутербродом, на что он охотно согласился.

Генрих уехал в начале марта. И уже в апреле Ирма с подругой приехали навестить его на новом месте. Он, с удовольствием, покатал их на своей новенькой машине по городу и кратко рассказал обо всём, что недавно узнал сам. Потом угостил девушек экзотическими фруктами на веранде своего дома и сам сделал для них несколько коктейлей, с совершенно неожиданным вкусом. Ближе к полудню Генрих уехал на работу до вечера, пообещав, что вернётся, как только спадёт жара, чтобы проводить их на пляж к океану.

Море и океан, казалось бы, какая разница между ними. Но разница есть. Океан разливается по всей земле, и его грандиозная сила чувствуется сразу у самого берега; никто не может усмирить его могучую волю, кроме Бога. А море находится в объятьях земли, и, кажется, что земля сама смягчает его буйный нрав. Поэтому человек радостно и доверчиво смотрит в морскую даль, потому что чувствует, что земля находится рядом.