Ксения Рормозер - Проза

P. S. Ирма родила Генриху пятерых детей и ещё пятерых деток они усыновили. А случилось это так. Когда Ирма родила первого ребёнка, у неё было столько молока, что она уговорила Генриха взять грудничка из «Дома Малютки» и выкормила одновременно двух детей своей грудью, а потом просто не смогла расстаться с малышом. Генрих развёл руками и усыновил малыша. Эта история повторилась и со вторым, и с третьим, и с четвёртым, и с пятым ребёнком. Генрих и Ирма прожили вместе до глубокой старости и благословили не только своих внуков, но и правнуков.

Старики рассказывали, что есть в этих местах гора и называют её Царской, потому что на её вершине по сей день стоят Царские врата. Дорогу к этой горе некогда знал старец, живший в долине золотого ручья. И приходили к нему только отчаявшиеся люди. Старец выслушивал их и давал совет: «Если очень хочешь взойти на Царскую гору, то пойди и попроси прощения у всех, кого ты обидел, и скажи тем, кто обидел тебя, что ты их прощаешь, даже если это пока не так, а потом приходи обратно ко мне». Человек уходил. Бывало, что он не возвращался очень долго, а то и вовсе назад не приходил. Это первое испытание мог пройти далеко не каждый. Ведь так трудно просить прощения у обиженных тобой и сказать тем, кто обидел тебя, что простил обиду. Но были и такие, которые возвращались. Этим старец велел омыться в водах Золотого ручья и переменить одежды, а старые сжечь. И после этого благословлял восхождение человека на гору.

Условий восхождения было четыре:

1 – человек должен был вслух и подробно, ничего не скрывая, рассказать самому себе всю свою жизнь;

2 – когда он достигал вершины горы, он должен был провести перед Царскими вратами сутки в молчании;

3 – пройдя через врата уже никогда не возвращаться обратной дорогой ни к старцу, ни в родные места;

4 – и чтобы с ним не происходило в его новой жизни, за всё худое и хорошее, он должен был только благодарить Бога или молчать до конца своих дней.

Под страхом смерти было запрещено жаловаться на свою новую жизнь.

Гора эта стоит, и по сей день. Куда ей деться!? Всё так же в долине течёт Золотой ручей. Вот только нет старца, который бы указал дорогу к этой горе. А гор окружающих долину очень много. Но человек, решившийся пройти Царскими вратами, сам легко отыщет к ним путь.

– И никто домой не возвращался, после того как на гору влезал, а, дед? Ой, ли!

– Никто. Потому как понимали, что старая и новая судьба вместе не живут.

– А хочешь, поспорим, что я смогу вернуться.

– Да ладно. Ты жизнью доволен, чего тебе на гору лезть? Ведь внятно же сказано, что приходили к старцу только отчаявшиеся люди. Ты хоть знаешь что это такое, а?

– Не-а…

– Вот и я о том же. Давай-ка лучше клюкву собирай, а не лясы точи.

– Ну а всё-таки, где та гора, дед? Вдруг врата те из золота чистого?

– У, шельмец, что удумал: не вспотев – заработать! Вам бы всё сокровища искать, а вот оно сокровище – здоровье молодецкое. Работай честно, как твой отец и дед и прадед работали. И всё, что для жизни надо, у тебя будет. А от лишнего – голова закружится! А когда кружишься, всё вокруг с мест сбиваешь, и тебя самого земля не держит. Гляди, расшибёшься об такие думки.

– Или ты молодым не был, или и тебе не хотелось сокровище найти? Чтоб всё сразу было и чтоб силы при тебе остались.

– Да ведь так не бывает на этом свете. Искушение это, а боле ничего. Поманит и самого тебя об тебя же и хлопнет, как об отражение в зеркале.

– Ну а, может, там зверь лесной лютый живёт, что вот такими отчаявшимися людьми питается? Поэтому их никто больше не встречает? Как думаешь, дед?

Дед молчал.

– Дед, а Золотой ручей – это не тот ли, что у Забавиных болот начинается? Не молчи, дед. Не у тебя, так у других спрошу.

– Так ведь не скажет никто, милок. Никто не скажет, пока ты не отчаешься.

– Ладно, хранитель ты эдакий. Ну, можешь хотя бы рассказать, остались ли в селе семьи, из которых люди ушли на ту гору?

– Вот это можно. Сейчас дойдём до шалаша, присядем у костра вечерять, я так и быть расскажу, что все знают, как не скрывай.

Дед вздохнул и не спеша начал рассказывать: – Видел домишко возле озерца? Там, где забор новый. Ну вот, раньше в том доме жила семья. Отчим, мать да две дочери. И уж дюже отчим падчериц невзлюбил, материл всяко, работать сверх меры заставлял, что одна из них заболела и померла – изробилась раньше времени. А вторая от отчаяния пошла к камню, что остался от дома старца, что у Золотого ручья жил, да в путь на Царскую гору отправлял. Проспала там неделю. Тихая такая вернулась в ноги отчиму и матери поклонилась, прощения попросила, на могилке у сестры поплакала и вернулась назад. Да боле её никто и не видел.

Или вот дом каменный у мельницы стоит, видел? Так там, при моём отце, семья жила. Муж работящий, не пьющий, не гулящий. Каждую заработанную копеечку в дом нёс, а жена и тёща его пилят и пилят, и всё им мало, и всё не довольны. Как сказал, что сделал, куда пошёл – всё не так, и всё грубо с ним, не ласково. Что дома, что на людях. Он терпел, пока младшей дочери семь годков не исполнилось, собрался и молча ушёл к камню у Золотого ручья. Его бабы месяц голосили по всему селу, что мол, сгинул мужик, может, утонул, может, зверь порвал в лесу. А он возьми, да явись к Рождеству. Вошёл в избу, когда все за праздничным столом сидели. Поклонился им в ноги и прощения просить стал. Они в ответ разорались. Он подождал, пока замолчат, и вышел за дверь. По селу рассказывали, что ещё к кузнецу заходил долг вернул, и к пасечнику прощения просить зашёл, а ещё у кого был – не знают или не говорят.

Ну и последнее расскажу. Дом такой с одним окном наперёд видел у начала дороги? Строил его солдатик один. Вернулся со службы с молодой женой. В доме у него мать старая жила. Замуж поздненько вышла, муж долго не пожил, помер через три годка, сама сына поднимала, как могла. И что же. Стали вместе жить. Сноха то городская, ничего в деревенском быте не смыслит. Свекровь ну её учить, а та в слёзы, и всё мужу жалуется, мол, не ко двору пришлась. Сын мать предупредил, потом пригрозил, а потом до греха дошёл – ударил, да и из дому выгнал. Перебивалась она тем, что Бог пошлёт. Спала у людей на сеновалах. А только зазимок – ушла к камню. Вернулась оттуда к Пасхе к сыну в дом. Встала на колени, расплакалась, прощения просит. Сын её выгнал и дверью хлопнул вслед. Потом она так в каждый дом заходила, бухнется на коленки, и пока не выведут, всё плачет, всё прощения просит. Только солнышко на закат склоняться стало – она по ручью, в лес, и к камню. Один мальчонка рассказывал, что проводил её до камушка, а дальше домой сбёг, испугался в засаде сидеть в сумерках.