Поль Монтер - Непристойная рукопись

Ну кроме еды и любви надо вести беседу, и Маргарита допытывалась, как случилось, что парень разом потерял всё?

– И что тебе за интерес? – хмурился Эжен. – Я же не спрашиваю, как ты очутилась на панели.

– Да слишком просто, чтобы делать из того тайну, – пожимала плечами девушка. – Когда мать померла, отчим сразу же вытолкал меня взашей. Мне было всего пятнадцать, идти было совершенно некуда. Переулок стал единственным местом, где я могла заработать на хлеб. Что ты хмыкаешь? Это самый доступный способ не протянуть ноги с голоду. Ты тоже сидишь без гроша, однако не идёшь наниматься на службу.

– Ещё чего?! – возмущённо воскликнул Эжен. – Стоило бы тебе знать, что я, моя милая, писатель!

– Писатель? Ну и дела… Неужели книги не приносят доход? Ведь они так дорого стоят. Я в толк не возьму, как ты очутился в столь неприглядном положении?

Конечно, он не стал признавать, что всему виной его неуёмные траты и наплевательское отношение к хозяйству. Пряча глаза, Бланшар скупо проронил, что служанки обкрадывали его, а кредиторы вечно плели интриги, чтобы выставить бедолагу в неприглядном свете. В итоге всё имущество ушло с молотка, издатель отказался печатать книгу, а тот, кто мог бы наконец помочь, совершенно недосягаем.

– Ты так говоришь, словно этот твой барон почище самого императора! – воскликнула девушка. Уж не сидит же он в крепости под охраной? А стало быть, выходит хотя бы прогуляться.

– Вот дурочка, вряд ли он выбирает общественный сад или меряет ногами бульвары. Если и выезжает, то в собственном экипаже; не бросаться же мне под колёса его кареты? Да я и не представляю, как он выглядит. По слухам, у него тьма-тьмущая шикарных квартир и домов, я сотру ноги до колен, если вздумаю обходить их все!

– Ай, Долгоносик, из нас двоих, дурачок – ты! – подмигнула Маргарита. – Уж чего проще, потрать два су на бульварный листок и будешь точно знать, куда направился твой обожаемый Шарль Баретт. Газетчики вечно расписывают, как знатные господа шляются по театрам и выставкам. Можешь не таращить глаза, Жанна всегда читала эти сообщения. Эта жердь надеялась подцепить богатого покровителя, но такие господа выбирают шлюх пошикарней, – при этих словах девушка тоскливо вздохнула. Но тут же всплеснула руками и потянулась к Бланшару: – Ну чёрт с ними! Они всё равно не стоят искреннего чувства, да, мой Долгоносик? А тебя я люблю больше жизни!

Польщённый Эжен рассмеялся и, заключив девушку в объятия, развязно проронил:

– Они все обрюзгшие старики, что не могут доставить удовольствия. Да, моя милая? Бьюсь об заклад, эти слюнявые старцы померли бы от зависти от одного только взгляда на нас.

Маргарита захихикала и, томно взмахнув ресницами, шепнула:

– Только будь добреньким, парень, не слишком усердствуй, вчера ты так напирал, что я едва не пробила лбом стену.

– Сама виновата… – плотоядно облизнувшись, ответил Бланшар, пристраиваясь к её пышным бёдрам. – Нечего было так соблазнительно вилять задом.

Маргарита действительно вызывала у него сильное желание, особенно теперь, когда нет нужды встречаться урывками. Он находил её очень привлекательной. Гибкая, с нежной кожей. Её тонкая талия не нуждалась в корсете, а высокая грудь – в фальшивых оборочках для придания пышности. Только с ней Эжен наконец распробовал сладость поцелуя, ведь до Марго он был убеждён, что эта ласка излишня и не приносит удовольствия. Его природная чувственность, нескромные откровения в записках маркиза и пылкость, с которой девушка отдавалась ему, в короткий срок сделали из него превосходного любовника. Порой он испытывал к ней лёгкую нежность, порой непреодолимую страсть, что, впрочем, не заставило его искренне полюбить Маргариту. Его совсем не смущало, что он обнимает женщину, успевшую побывать в объятиях других мужчин. Он совершенно не ревновал её. Эжен не видел в ремесле своей любовницы ничего предосудительного. Кажется, его это даже возбуждало, ведь в дневнике Патриса явно сквозила насмешка над такой добродетелью, как верность. Весь день он валялся на кровати, перечитывая рукопись и совсем не собирался забивать себе голову иными делами. Словом, жизнь, которую создала для него влюблённая потаскушка, была вполне милой и приятной. Если бы ему наконец удалось издать книгу, то он был бы вполне удовлетворён.

Идея отследить передвижения барона по газетным заметкам пришлась Эжену по нраву. Вот осёл, и как он сам не догадался? И теперь, кроме платы за комнату, расходов на еду и разные мелочи, Марго пришлось выкраивать пару монет на бульварные листки, где хроникёры описывали громкие светские события. И молодой человек даже несколько раз являлся в указанное место, но затрапезный вид играл с ним злую шутку: полиция тщательно отгоняла подобный сброд от солидных людей. Бланшар вновь впал в уныние, и совсем потерявшая от любви голову девица выходила на работу едва ли не с полудня, лишь бы собрать для любовника денег на приличный костюм.

Наконец, Эжену повезло, барон Баретт оказался в числе знати, решившей посетить громкую премьеру в театре Варьете. Молодой человек несколько дней прохаживался вокруг, присматриваясь к входу и следил, где останавливаются экипажи. Накануне он с помощью Маргариты тщательно привёл себя в порядок. Взятый в рассрочку костюм сидел не слишком ладно, но зато вполне достойно, в отличие от обносков, что он носил последнее время. И поздно вечером, стоя в тазу посреди комнаты, он стучал зубами от холода, пока любовница мыла ему голову украденным в лавке кусочком мыла. Эжену пришлось раздеться донага, девушка уверяла, что сушить вещи в сыром помещении – невероятная глупость. И теперь оба потешались над столь нескромной картиной.

– Ай, Марго! Ты так трёшь мочалкой, что право же, сдерёшь с меня кожу живьём, – с насмешкой бросал Бланшар.

– Ничего, красавчик, лишь бы заветное местечко осталось в целости, – прыскала она.

– Вот нахалка! Да ты затеяла купание, не иначе как лишний раз на него полюбоваться, – хохотал Эжен.

– Фу! Вот срамник эдакий! – притворно сердясь, вскрикивала девушка, отвешивая молодому человеку шлепок.

– Да-да. Видишь, я прав, ты и к моему заду питаешь нежные чувства, – продолжал он, от души потешаясь над происходящим.

Они продолжали перекидываться непристойными и откровенными словечками, находя это очень остроумным. И веселились совсем как двое испорченных ребят, что впервые видят наготу. Маргарита накинула на голову любовника кусок холста.

– Всё, можешь вытираться.

– Уже? Хм, а ты уверена, что помыла всё, дорогая?

– Отстань, вот бесстыдник! – девушка сделала вид, что нахмурилась, но, искоса бросив взгляд на худощавый торс Бланшара, порозовев, заметила: – Кажется, ты уже не нуждаешься в том, чтобы тебя хорошенько раззадорили. Вообразить не можешь, как я сегодня измучилась с одним господином, уж он по этой части был вовсе никуда не годным, – с этими словами она подошла вплотную к Бланшару и начала поглаживать его обнажённое тело, с хитрой ухмылочкой поглядывая на любовника.