Илья Тамигин - Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной любви

– Где ты взяла этот портрет? – выпалила вопрос кубинка.

– На набережной… там девушка много картин продавала. А что? – обескураженно распахнула глаза подруга.

– Нет, ничего… – Эстрелла не отводила глаз от парня, её парня с Ленинского проспекта.

Неужели он здесь, в Крыму?

Она едва дождалась следующей субботы. Приехав в Судак, сразу пошла искать девушку, торгующую картинами, но не нашла. Дело в том, что художники, удачно расторговавшись на прошлой неделе, устроили небольшой загул, и новых картин не написали, а посему решили пропустить разок, накопить живописи побольше и уж тогда устроить новый вернисаж.

На следующую неделю Эстрелле повезло: девушка, причем, та же самая, по утверждению Хельги, снова продавала картины.

– Скажите, пожалуйста, – приступила к ней Эстрелла, потрясая портретом, – Кто автор этой картины?

Девушка сдвинула солнцезащитные очки на лоб и всмотрелась.

– Ну, я!

– А как зовут этого молодого человека? – Эстрелла очень волновалась: она, наконец узнает, как зовут её любовь! – И где он сейчас?

Студентка второго курса Строгановки Люся Воробьёва внимательно оглядела стоящую перед ней иностранку. Фигура, затянутая в закрытый купальник, моментально вызвала жгучую зависть, не говоря уже о роскошных распущенных волосах. Сама Люся была маленькая, худенькая и плоская, с веснушками на лице и жесткими, ярко-медного цвета, волосами. Кожа у неё была белая, как сметана, а на лбу прописались несколько застенчивых прыщиков. Ещё она была девушка наивная и склонная к романтизму, черпавшая знания о жизни из книжек.

Она была влюблена в Михаила уже более года, и из-за него отказалась поехать с родителями-дипломатами на все лето во Францию. Михаил эту горячую любовь совсем не замечал, относился к Люсе, как к товарищу, называл Воробушком. Ну, не видел он в ней женщину – и всё тут! Но девушка была настойчива в достижении своей цели! Здесь, в Крыму, она долго и старательно рыла апроши к сердцу своего предмета страсти и очень преуспела: парень уже ел из рук, учил плавать, соглашался позировать, приглашал на танец два раза, а самое главное, позавчера, сидя у костра, обнял за плечи и долго не убирал руку! Не сегодня-завтра поцелует, наверное… может, даже и в губы! … а там и до свадьбы недалеко!

И вдруг заявляется этакая сисястая импортная телка на ходулях и нагло интересуется Мишей! Её Мишей! Наверняка хочет дорогу перейти и умыкнуть суженого! Ничего трудного, с такими-то потрясными сиськами, ногами и тазобедренным местом! Мальчишки-дураки на таких в момент западают, как д'Артаньян на Миледи! Не понимают, глупые, что настоящая красота – это красота души, и она в сто раз ценнее этих зазывно топырящихся прелестей. Про это и Бунин писал, и Маяковский, и Лев Толстой, и Роберт Бернс в переводе Маршака! А они зря не скажут!

Про свою душу Люся точно знала, что она самая красивая. Чтобы в этом убедиться, ей было достаточно посмотреться в зеркало и заглянуть поглубже в свои глаза.

Прокрутив в уме все эти соображения, Люся решила, что соперница ей ни к чему и приступила к борьбе.

– Не скажу! – с вызовом бросила она и нахмурилась.

– Но, почему? Пожалуйста, мне очень надо! – взмолилась Эстрелла.

Но Люся уперлась:

– Потому! Не скажу – и всё!

– И все-таки… – не отставала красавица-кубинка.

– Иди на фиг! – грубо рявкнула Люся, и после этого всякое общение прекратилось.

Отойдя в сторонку, Эстрелла вытерла слёзы, выступившие на глазах от досады, и решила проследить, куда с набережной отправится художница. Увы! Когда наступило время отъезда, грубиянка в соломенной шляпе всё ещё сидела на своем ящике и уходить не собиралась. Пришлось возвращаться в «Путь Ильича» не солоно хлебавши.

Прибыв на своем трескучем транспорте в лагерь, Михаил узрел народное гулянье. В смысле, его сожитель по палатке Смахтин гулял со своей новой подругой Таней. Сия дама приехала в Крым из далекого Семипалатинска-7 от суховеев, секущих лицо пылью круглый год, от радиации (город был закрытый и обслуживал ядерный полигон!), от импотента—мужа и свекрови, с которой отношения были, скажем так, натянутые. Вот уже третий день она проводила все своё время с импозантным чернобородым художником Володей, в изобилии получая от него заряды бодрости, жизненной энергии и умопомрачительного удовольствия. За эти три дня она уже получила зарядов больше, чем от мужа за целый год! А впереди было ещё целых три недели отпуска!

Увидев Михаила, Смахтин сделал значительное лицо и отвел его в сторонку:

– Миш, ты, это… не мог бы сегодня в палатку на ночь не приходить? Татьяна хочет со мной рассвет встретить… ну, ты понимаешь!

– А чего ж! Просьбу выполню, – легко согласился Михаил, – Придумаю что-нибудь… Только ты поосторожней, у них там радиация суровая, мало ли что!

Смахтин тревожно нахмурился:

– Ты это брось! Радиация половым путем не передаётся!

– Как знать, как знать…

Вечерело. Художники собрались у костра для совместной вечерней трапезы и последующих посиделок с песнями под гитару. Погрузившееся в море солнце окрасило мир в цвет пепла сгоревших роз. Подсвеченные последним отблеском заката редкие кучевые облака представляли собой причудливое нагромождение крепостных башен, динозавров и интересных частей человеческого тела… Одно облако представляло собой пару мощных ягодиц, пораженных целлюлитом.

– Ой, глядите, вон то облако! Правда, на жо… на гузно похоже? – воскликнул кто-то из девушек.

Все посмотрели и признали, что и в самом деле, похоже. Причуда природы-с!

Слопав по миске гречки с тушенкой и запив сухоньким, принялись за песнопения. Исполнили хором Окуджаву, Высоцкого, Машину Времени. Напоследок дворовую, неизвестного автора: «В нашу гавань заходили корабли!». Пение было в охотку, поэтому длилось долго.

Стемнело. Костер прогорел, и лица окруживших его ребят освещались теперь только багрянцем тлеющих углей и редкими искрами. Пахло йодом, розами, протечкой из канализации и кипарисами. Над головами бесшумными зигзагами пролетали летучие мыши, роились зелеными кляксами светлячки. Крымская ночь…

Постепенно все разошлись спать. У костра остался только Михаил, так и не решивший, к кому попроситься на постой. Может, переночевать под открытым небом? А почему бы и нет? Песок мягкий, в спальнике не замерзнешь… Он нагреб себе холмик, придав ему форму роскошного ложа, разделся и залез в спальник. Хорошо-то как! И звездный купол над головой… Сон перешел в наступление, и уставший за день организм без борьбы уступал ему рубеж за рубежом. Веки сомкнулись, перед внутренним взором поплыли неясные тени…

– Миш, а Миш! Ты что, спишь?

– Гр-м… А? – Михаил разлепил веки и увидел сидящую около него на корточках Люсю Воробьёву, – Спу… То-есть, сплю! Ты чего, Воробушек?