Илья Тамигин - Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной любви

В середине августа начальника отдела кадров Петропавлыча вызвал к себе начальник первого отдела Филимонов, тоже отставник, но полковник.

– Здравия желаю, Аполлон Данилыч! – поздоровался Петропавлыч, войдя в кабинет.

– Вольно, майор, – негромко скомандовал тот, – Присаживайся, разговор есть.

Кадровик подобрался, почувствовав, что дело серьёзное. На всякий случай сел на самый дальний от стола стул, дабы первоотдельщик не учуял выхлопа.

Филимонов некоторое время не поднимал глаз от бумаг на столе, нагнетая, тем самым, напряженность. Потом поднял голову и без улыбки спросил:

– Как там подготовка к конкурсу идет? Ну, на ВДНХ?

– Дык, Аполлон Данилыч… Нормально идет! Мне главный инженер поручил курировать, ну, я, значит, в курсе всего… Стенд оформляем, Златогор наш восемнадцать уникальных изделий сковал, плюс ещё его раньших работ десяток. Телевидение будет освещать. Через три… нет, через четыре дня открытие выставки, члены жюри приедут со всего Союза, – он вытер внезапно вспотевший лоб, ибо заметил, что первоотдельщик его почти не слушает, а просто рассматривает, как букашку на булавке.

«Где-то, однако, здоровенный прокол! Но, где? Документы все в полном порядке, пять раз проверял!» – запаниковал Петропавлыч.

– Нормально, говоришь… – зловеще осклабился Филимонов, – А вот у меня есть сведения, что Златогор этот в Израиль намылился эмигрировать!

Свет померк в очах начальника отдела кадров! Скандал! Режимное предприятие – и уезд за рубеж! Кто прошляпил, Петропавлыч? Ой, что с ним сделают, представить жутко!

– Да, как это… Не может быть… русак же, я проверял… – косноязычно забормотал он.

– Ты, Палыч, где служил, напомни? – вкрадчиво поинтересовался первоотдельщик.

– Внутренние войска. Двадцать пять лет верой и правдой…

– Ага, двадцать пять лет зэков стерег! А я где?

– Вы… в Комитете…

– Так вот, есть у меня сведения, позволяющие предположить, что Златогор собирается свалить за бугор! Ну-ка, личное дело принеси быстренько!

Отдел кадров находился в другом крыле здания, но Петропавлыч обернулся за пять минут.

– Молодец, Пилипчук, быстро бегаешь! – снисходительно похвалил его бывший контрразведчик, – Ну, давай посмотрим, что за персонаж…

Он долго листал папку, иногда хмыкая и делая пометки синим карандашом.

– Вот, владение языками: французским и латынью, свободно. Странно для кузнеца!

– Так точно, владает, сам проверял! – покивал уже отдышавшийся кадровик.

– Г-м… что это за латынь такая?

– Дык, Аполлон Данилыч… Певучий такой язык, хоть и мертвый… на украинский похож! Он, ну, Златогор, мне стих прочитал! – Петропавлыч глотнул воздуху и ослабил галстук, – Да и по родителям смотреть… Отец – Сергей Демидыч Златогор, из крестьян, дипломатом служил, в этой… как её… Кении! Помёр от желтухи шестнадцать лет назад. Мать – Александра Георгиевна, в девичестве – Ягужинская. Вообще дворяне, правда, польские, – тут он слегка покривился, – Работает преподавателем классической фи… филоногии в ниверситете! Воля ваша, никак яврей не получается!

Филимонов задумался. Действительно, не подкопаешься! Вынул «Герцеговину Флор» и протянул кадровику. Тот с облегчением взял папиросу, поняв, что на этот раз обошлось.

Некоторое время оба молча курили, затем отставной полковник, служивший в КГБ, вообще-то, на хозяйственной должности, медленно и веско произнес:

– Сигнал, тем не менее, был! И игнорировать его мы не можем. Глаз с этого Златогора не спускай, особенно на выставке. Мало ли что! Бди, Пилипчук!

– Так точно, товарищ полковник, буду бдеть!

Вернувшись в свой кабинет, Петропавлыч заперся на ключ, достал из сейфа бутылку «Столичной» и жахнул полный стакан. Для успокоения нервов.

Марина вернулась с гастролей из Ашхабада усталая, но довольная. В этом южном городе на неё запал сам Второй Секретарь Ашхабадского Обкома Коммунистической Партии Туркменистана! Был он старый (сорок шесть лет!), рябой и весь покрытый волосами, но ухаживал красиво: дарил сначала цветы – розы, о-о, какие розы! – затем перешел от ботаники к минералогии. Такой изумруд презентовал – индийскому радже впору! Водил в рестораны, где она объедалась шурпой, мантами, лагманом и пловом, не говоря уже о сластях, вроде рахат-лукума. Ну, и, разумеется, дыни-арбузы, персики, виноград. На третий день, вернее, ночь, слуга народа увез Марину на «Чайке» далеко в горы, на дачу, более похожую на маленький дворец. С колоннами, балконами, башенками, мраморными полами, внутренним двориком, камином и бассейном. А также с пальмами где попало! Напоил совершенно потрясным коньяком с розовым шампанским и заманил в спальню. Там, на широченной старинной кровати с резными балясинами и балдахином, коварный восточный человек и соблазнил наивную невинную комсомолку! Добился своего! То-есть, это он так думал.

Отдышавшись и увидев на ресницах московской красавицы слёзы, а на простыне – свежую кровь нарушенной девственности, Второй Секретарь совсем потерял свою седую голову и попытался загладить неловкость подарками. Ой, много всего надарил! Аляповатые золотые браслеты, цепочки и кольца местного производства, но зато – целых два килограмма! Шубу норковую, шубу каракулевую, шубу из чернобурки, шубу соболью, десяток платьев из натурального шелка, которые в Москве носить невозможно, кожаный комплект – брюки в обтяжку, куртку и сапоги – как будто она мотоциклистка, блин! И ещё ворох национальных нарядов, в которых пришлось, поборов девичью стыдливость, танцевать для него стриптиз. Каждый вечер Марина плакала у ненаглядного «коварного соблазнителя» на волосатой груди, шепча, что полюбила его сразу и навсегда, и теперь не знает, как будет жить дальше.

– Ничего, о звезда моей души, я буду приезжать к тебе в Москву, ты будешь приезжать ко мне в Ашхабад, когда захочешь. Или живи здесь совсем, да? – ответственный партработник обводил рукой дворец, – Всё будет, только прикажи, только покажи пальчиком, моя принцесса!

И дарил, дарил, дарил новые подарки: восемь хрустальных ваз «Баккара», сервизы китайского фарфора, персидские ковры, трехлитровый бидон разливного розового масла, бриллианты…

Перед отъездом даже предлагал «Волгу», но Марина, сославшись на неумение водить, отказалась и взяла деньгами. Для подарков Ашхабадский обком заказал контейнер, иначе было не увезти! Очень удачные получились гастроли! Только поправилась она аж на шесть кило. Придется попотеть у станка!

Томным августовским вечером Марина сидела в старом халате на кухне и делала педикюр. Оставалось всего два ноготка, когда раздался телефонный звонок. Ругнувшись, она встала, и на пятках, чтобы не испортить результат многотрудных усилий, поковыляла в гостиную.