Илана Кузьмина - Треугольник Пенроуза

Мать гладила Андрея по голове, по лежащим на плечах волосам и говорила, говорила – тихо, ласково. В конце концов парень успокоился, лицо его посветлело и он слабо улыбнулся. Они немного помолчали. Любовь Васильевна, заметив в руках Андрея телефон, спросила:

– Как Клавдия, не получше ей?

– Да нет, наоборот, «скорая» увезла её в больницу. Вероника говорит, что она не встает, руки и ноги почти парализованы, голову не поднять – дикие боли до рвоты, – Андрей вздохнул и опять его губы скорбно сжались. – Ей страшный диагноз поставили – болезнь Марбурга, это злокачественный вариант рассеянного склероза, с таким диагнозом люди долго не живут, – он глубоко вздохнул. – Мне так жалко её. Она очень мучается, за что её так?! Это так несправедливо!

– Не нам судить, сынок, – со вздохом сказала Любовь Васильевна. – Я вот тоже, как представлю, какую муку принял Шура перед смертью, через какие страсти прошёл, то аж леденеет всё внутри.

– Мама, не думай ты об этом, не трави себе душу, – теперь уже Андрей обнял мать за плечи и, прижав её голову к своей груди, гладил по плечу. – Что случилось, то случилось. Папу тебе, конечно, никто не заменит, но ты нужна Светланке, о ней думай. Ей всего семнадцать лет, за ней глаз да глаз нужен.

Они опять молча посидели, Света заглянула в комнату и тихонько ретировалась – Андрей завтра уезжает, пусть посидят рядышком, поговорят.

– Мама, может мне на пару недель задержаться дома, с вами побыть?

– Зачем? С нами всё в порядке, Андрей, – устало проговорила Любовь Васильевна. – Первая боль прошла, теперь уже не так мучительно понимать, что Шуры больше нет. Нет, сынок, у тебя своя жизнь, работа, Клавдия там умирает. Нет, поезжай, мы со Светой справимся. Ты и так помог, я так благодарна тебе, сынок. Я вот что думаю, тебе, Андрей, наверное, нужно жильё подыскивать. Если Клавдия, не дай Бог, умрёт, тебя же новые хозяева сразу выгонят.

– Выгонят, но у меня будет время подыскать квартиру. Какое-то время я смогу проживать в квартире, пока наследники не вступят в права наследства, я ведь прописан в квартире.

– Прописан? – удивилась Любовь Васильевна. – Сынок, ты всё-таки женился на Клавдии? – больше утвердительно спросила мать. – Тогда квартира тебе останется, что ли? У неё родственники есть?

– Да нет, мама, не женат я, Клавдия прописала меня как дальнего родственника. О её родне я никогда ничего не слышал, но, скорее всего, родственники есть. Частенько так бывает: пока человеку нужна помощь, забота – никого из родственников нет, а стоит ему умереть, так родни набежит целая толпа, да ещё переругаются.

Тихонько постучав в дверь, Андрей вошёл в палату. Вероника вспыхнула радостью, увидев парня: лицо осветилось изнутри, глаза мгновенно стали большими, блестящими и влажными, как у газели. Если бы Андрей обратил на девушку внимание, то очень бы удивился – сейчас Вероника была просто красавица. Она подалась вперед, будто намереваясь броситься ему навстречу и заключить Андрея в свои объятия. Это был первый, непроизвольный, порыв, но девушка тут же взяла себя в руки и притушила внутренний свет первой любви, став, как обычно, серой мышкой. Она незаметно вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Клавдия лежала с закрытыми глазами на спине, склонив голову влево. Андрея поразили руки женщины, лежащие поверх одеяла: они были высохшими и как-то неестественно скрюченными. Как только Андрей подошёл к кровати, женщина открыла глаза и с трудом улыбнулась.

– Я знала, что ты где-то рядом, что скоро придёшь, – говорила Клавдия еле слышно, с большим трудом, переводя дыхание после каждого слова, и так невнятно, что Андрею приходилось сильно напрягаться, чтобы понять сказанное. – Я не хотела умирать, не увидев ещё раз тебя, Андрей. Теперь можно.

Она прикрыла в изнеможении глаза и застонала, по лицу пробежала болезненная судорога.

– Я позову врача, – воскликнул Андрей и тут же услышал:

– Нет, не надо, у меня мало сил осталось.

Клавдия тяжело дышала, а парень гладил её руку и с жалостью смотрел на ещё совсем недавно сильную, умную и красивую женщину, теперь больше напоминающую скелет, обтянутый кожей.

– Извини, Андрюша, что придётся тебе с одних похорон да на других оказаться, – она помолчала немного и, отдышавшись, продолжила: – Наклонись поближе ко мне, я хочу полюбоваться на тебя напоследок. Красивый ты, Андрей, и очень хороший человек. Я люблю тебя. Надеюсь, я не обожгла тебя своею любовью.

– Я благодарен тебе за всё и буду помнить всю жизнь, что ты для меня сделала, – губы Андрея дрогнули. – Тебе очень больно?

– Терпимо, Андрюша… это всё пустое… Главное, не это… Будь счастлив… и пой, тебе место на сцене. Да, Андрей, не бросай Веронику… кроме тебя ей помочь некому…

Клавдия закрыла в изнеможении глаза, и тут же запищали приборы, подключённые к ней. Андрей метнулся к двери, но в палату уже вбегала медсестра, за ней – ещё люди в белых халатах. Через час Клавдия спала, приступ купировали.

Она прожила ещё неделю, если можно так сказать. Да, тело ещё жило, но Клавдии Даревской уже не было. Она лежала с открытыми глазами, которые спонтанно двигались во всех направлениях, никого не узнавала, ни на что не реагировала. Или просто проваливалась в небытие. Андрей с Вероникой дежурили около постели больной, сменяя друг друга, частенько приезжала подруга Клавдии Ольга Калашникова. Умерла Клавдия Даревская тихо, так и не придя в сознание.

И снова Андрею пришлось доставать свой чёрный костюм и заниматься похоронами, поминками: ездить по учреждениям, звонить, заказывать и ещё много чего.

Приехав домой после похорон Клавдии и последующих поминок в кафе, Андрей вошёл в квартиру и, не раздеваясь, сел на оттоманку, стоящую в прихожей. Как он устал! Гибель отца и смерть Клавдии слились для него в единое целое, в один большой шар боли, который полыхал внутри груди и выжигал его плоть и душу. Андрей устал страдать и скорбеть, жалеть и сочувствовать, тосковать и считать себя в чём-то виноватым. Да, виноватым. В том, что не успел помириться с отцом, мало уделял внимания Клавдии. В том, что недолюбил, недодал, недополучил. Ему казалось, что это из-за него погиб отец, умерла Клавдия. Что-то он сделал не так и не то, а пострадали дорогие ему люди. Он казнил себя, от усталости мало понимая, за что именно казнит, в чём он лично виноват. Просто ему было плохо, очень плохо…

Декабрьский день, самый короткий в году, закончился, в квартире было темно и тихо. Андрей тяжело вздохнул и снял верхнюю одежду, не включая свет. «Спать! Принять душ и завалиться спать, – пронеслось в его голове, но парень тут же осознал, что сил на душ у него нет. – И ладно, так лягу».