Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

– Ну что за народ? – ухмыльнулся Ленька. – Дома не сидится, что ли, в такую погоду?

– Ага! – подхватил веселенький Гаврюшка. – Повылазили як мокрицы изо всех щелей!

– На сырость потянуло! – И Пантелкин рассмеялся.

– Хватит тыренными бушлатами отсвечивать, айда, – убедительно заметил Варшава.

И они поплелись в «Палкинъ».

20 февраля около трех часов ночи на ямскую хазу ввалился пьяный квартет. Все были в радостном расположении и, наспех скинув сапоги, черные шинели, ввалились в натопленные комнаты.

Дед выглянул из своей каморки и неодобрительно шмыгнул носом.

– Хм, что, оборзели, чинарики? – сказал он, тяжело вздыхая.

– Кончай прикидываться спящим!

– Вообще-то, побудили…

– Да будет тебе, не кипишуй, Дедка, погляди, что гикнули! – И они высыпали на стол пару жемчужных ожерелий, брошь, золотой монокль, печатку и три женских кольца, одно из них – простенькое, обручальное.

– Смотри, богатый улов! – Басс схватил цацки и начал с ними вальсировать по зале. Варшулевич уже откупоривал бутылку дорогого игристого в рифленой бутыли. Пантелкин молча курил.

– Есть что пожрать? А то дикофт пробирает! – Гаврюшка нетерпеливо взял мякиш со стола, жадно затолкал его в рот…

– Мы у «Палкина» пару пьяненьких пощупали… да баклана одного в монокле у парадной гикнули, помнишь?

– Так, пошустрили мальца, а что?

– Скоро вы свои потроха жрать будете, – ни с того ни с сего выпалил Дед.

– Эй-ей-ей… пошто грубияните, Дедуля? – отозвался Гаврюшка, поперхнувшись.

«Вот тебе раз… как обухом по башке», – подумал Басс, потирая пьяненькие глазки.

– Объяснись, старый хрен.

– А то, что давеча про ваши души уже приходили, интересовались…

– Наверное, Беся? – ерничал Гавриков.

– От Митьки Белки сюда наведались. Велели тебе слам сегодняшний им сдать.

Бандиты переглянулись.

– А иначе худо буде!

– Беду на нас накаркал… – наскочил Басс на него.

– Наивные вы. Я же говорил. Вы мне не верите, – запричитал Пафнутий. – Вам только кажется, что никто ничего не знает. Что, мол, зашхерились тута, сидите – и вас не видно. В воровском мире все иначе. Ты еще ничего вроде не помышляешь, а все уже знают, кто ты и куда путь свой держишь! Понятно?!

Все молчали, изредка косясь друг на дружку, вытирая проступившие капли пота. В комнате все разом будто смерклось. Слам больше не манил блеском.

– Да-да! Чего зенки на меня вылупили? По утру драпайте к Белому. Адрес дам.

– Никуда мы не пойдем, – отозвался игриво Гаврюшка, – во, накося выкуси. – И начал тыкать Пафнутию кукиш под нос.

Дед ухватил его за руку и, вцепившись за ухо, начал таскать за чуб, как школяра.

– Так что все твои россказни про пролетарские уравнения Митьке Белке и поведаешь.

– У-у-у! – шипел Гаврюшка. – Доберусь до тебя, злыдня.

– Гавриков, отставить! – рявкнул ему Пантелкин. – Выпусти, Дед.

Пафнутий тяжело вздохнул и молвил, разжимая ладони:

– На Таировом ждут…

– А кто такой Белка? – наивно поинтересовался Гавриков, потирая ушко.

– У Белки банда не счесть человек, из клюквенников и «самочинщиков», а не дворовая шпана. Тьфу на вас.

Леонид повесил голову. Дед вновь спрятался в кухоньке.

– Что будешь делать, Ленька? – задумчиво спросил Варшулевич.

– Договариваться.

– Я с тобой! – отозвался Басс.

Вечером в доме третьем на Таировом в квартиру номер 13 постучали.

Тяжелая дверь отворилась. Их запустил рябой мазурик в клетчатом фургане, твидовом пиджаке и в брюках-дудочках, натянутых до пупа так, что виднелись, почему-то розовые, носки. Ширмагал охотно обвел оценивающим взглядом, но, не вынимая спички из уголка рта, скартавил:

– Пьяхадите.

Пантелкин и Басс вошли и остолбенели! Везде были поклеены дорогие обои из шелковой бумаги. Роскошные канделябры, рядом таяли свечи в золоченых подсвечниках.

На стенах в багетных рамах томились музейные полотна. По углам была свалена церковная утварь, иконы, золоченые кадила, алой. Этот притон не был похож ни на один из тех, что они доселе видывали. Атмосфера завораживала, давила роскошью и убранством.

– Кто? – раздался голос из дальней комнаты.

Дверь была открыта, и Пантелкин прислушивался. Картавый что-то объяснял.

– А! Дак это же «пролетарский уравнитель»? Пускай заходит!

В огромной зале, за зеленым сукном, ловко резались в карты три шулера, свеч не жалели, посередке лежал солидный банк из сволоченного золотишка.

Ко всем им спиной стоял высокий господин.

Он повернулся, скрипя сапогами. В кремовых галифе, белоснежной кофте и английском реглане, шелковом галстуке и жилетке, он, скорее, походил на заграничного комиссионера или недобитого аристократа, раскуривая чинно сигару.

Единственное, что выдавало в нем маравихера, это нечто неуловимое во внешности, как тень другого мира, воровского: огромный рост и крупная, выдающаяся вперед челюсть с тяжелым подбородком добавляли ему лишь лоска. Укладка темных вьющихся волос волос к волоску. Одеколон: французский «Шипр».

Басс и Пантелкин ахнули.

– Кто это? – шепнул ему Басс.

– Наша погибель! – прошептал в ответ ему Ленька.

Пантелкин был ему по плечо, когда тот приблизился, потом развернулся, стал медленно прохаживаться по комнате, скрипя хромовыми сапогами.

– Здорово! – сказал неторопливо Белка. – Чего язык проглотили? Присаживайтесь, рассказывайте, это вы, чижики, вчера ширмачили в «Палкине»?

Леня придвинул стул и, сев с легкостью на него, закинул ногу на ногу и стал парировать:

– А что такое? – вопросительно вздернул бровь Ленька.

– Не прикидывайся дурачком! – В глазах собеседника пробежал живой огонек.

– Ну допустим, я там был, но ничего не видел. Здесь вижу, а здесь – нет. – Ленька сложил клином ладошки и их переместил справа налево.

Вор подавился дымом от неожиданности и, придвинувшись ближе, наклонился к нему, выпучив черные глаза.

– Блефуешь? Только не со мной. Я тебя насквозь вижу. Разговор у нас напрямки выйдет: вернешь слам – выйдешь живой. Не вернешь – не выйдешь. Все просто.

– Мне чужого не надо, маз. А потому, что не щипач я, а налетчик. Ничего не боюсь. Хожу с открытым забралом, можно так сказать.

Шулера загоготали.

– Ты лучше поведай, зачем тебе мой слам? И не оттого, что ты здесь половицы протираешь, что я влез на твое.

В воздухе повисла пауза. Все воровато косились друг на дружку. Кто-то за зеленым сукном потянулся к кобуре.

– Ты проницательный малый.

Ленька встал и нарочито спокойно залез во внутренний карман, достал оттуда сверток, высыпав на стол все содержимое. С какой-то стороны ему было приятно такое внимание к своей персоне.

Белка посмотрел на цацки, потом на Леньку, потом на побледневшего Басса. Дельцы за карточным столом застыли и больше не играли.