Эйк Гавиар - Гайдзиния

Служащий что-то пишет и протягивает мне мой же листок с торопливо набросанными иероглифами. Непонятно.

Те первые два дня, что мы провели с Рейми, мы были вынуждены только таскаться за ней по Токио, в метро и на поездах JR. Мало что было понятно, а она только и делала, что молчала и отрицательно качала головой. В барах она не пила ничего алкогольного. Самым отчаянным ее поступком было то, что она поддалась нашим со Скинни уговорам нюхнуть Pöschl. То был вечер второго дня. Мы сидели втроем в тесной квартире Цервуса, мучаясь неловкостью, в которую нас вгоняла бессловесная и практически безучастная ко всему Рейми. Отчаянно соображали, как бы от нее избавиться. Мы со Скинни неторопливо пили французское вино, по очереди нюхая табак.

– Что же с этой уткой делать… – время от времени произносил Скинни, почихивая от табака и разглядывая рекламные путеводители по Токио, разбросанные на столе.

– Хоть бы она уже ушла. Удивительно толстокожи некоторые люди. И делать ей больше нечего как с нами сидеть?

Рейми молча листала одну из книг Цервуса. Прочитать ее она не могла.

– Да, видать, нечего. Я в этом и не сомневаюсь. Сам посмотри, кто еще с такой будет возиться.

Я посмотрел. В тот день Рейми выглядела несколько приличнее, чем в предыдущий. Она сменила колготки на новые и была в свободном сером платье с черным поясом.

– Цервус говорил, что она и с родителями особо не ладит… Одинокая совсем.

– А мы-то тут причем?

– А, черт, не могу больше. Так давит ее присутствие. Унитаз – и тот полезнее. Повела нас вчера гулять по каким-то темным улочкам. Это так она, что ли, развлекается?

– Ну, Цервус… Подложил нам свинью…

– Утку.

– Кря-кря! – сказал Скинни. – Кря-кря, – повторил он в еще большем возмущении.

– Что мы с ней делать-то будем? – спросил я, совсем уже отупев от сидения втроем в этой маленькой комнатке.

– Не знаю…

– Пойдем куда-нибудь. Не могу больше.

– Пошли.

Втроем мы вышли на улицу и попросили Рейми отвести нас туда, где побольше людей, желательно молодежи.

– Вы, ребята, любите веселиться? – спросила Рейми.

Как будто это не было очевидно… Пока я был в душе, Рейми сказала, что Цервус обещал, мы будем ее развлекать. Скинни возмутился, но вида не подал. «Да я бы и развлек это гробовое дерево с удовольствием, – сказал я Скинни, когда узнал об этом. – Да только как ее развеселишь? Мультики с ней смотреть?»

– Да, – ответил я Рейми. – Да, мы любим развлекаться. Нам нужны люди, девочки, как можно больше. Мы же сюда прилетели не по музеям ходить. Мы хотим знакомиться, а не просто гулять по городу. Понимаешь?

– А я вот не люблю развлекаться. Я неловко чувствую себя, когда вокруг много незнакомых людей.

– Рейми, нам со Скинни остается всего двенадцать дней в этом городе…

– Ага, – ответила она и почему-то засмеялась.

– Еще смеется, – громко сказал Скинни, но так, чтобы Рейми не могла его понять. – Lachen Sie, утка.

– И намеков моих не понимает. Как же мы с ней будем-то знакомства заводить?..

– Будем говорить, что она наша сестра.

– Не поверят, да и какую атмосферу она в любую компанию нагонит… Даже думать не хочу… Но плюс в том, что она говорит как по-японски, так и по-английски.

– Ну и какой это плюс? Она вообще ни хрена не говорит. Представляю, как мы сейчас завалимся в какой-нибудь бар, а бармен там скажет: «Hey is that your mom?» Бам, – Скинни со злостью шлепнул тыльной стороной ладони по ноге. – И все заржут.

– Да уж. Сплошь «Утиные истории», как говорится. Duck Tales!

– У-у-у! – подпел Скинни.

Мы приехали на станцию Shibuya и, проходя мимо огромных окон на втором этаже вокзала, поразились открывшемуся виду.

– Скинни, ты только посмотри на это…

Скинни, кажется, и сам обомлел. Он молча разглядывал картину внизу, там, за окнами.

Рейми стояла в стороне, по привычке, так портившей ее (хм…), широко расставив ноги.

А внизу, на большой площади, заканчивавшейся перекрестком шоссе, роились тысячи людей, цветных насекомых. Молодых, ярко одетых, возбужденно бегающих, курящих, играющих на гитарах, поющих, смеющихся, показывающих непонятные плакаты, вовсю развлекающихся. Над перекрестком нависало не менее десятка невероятных размеров плазменных экранов, с которых некто поливал массы плотными потоками разнообразной информации: японское MTV транслировало вручение каких-то японских наград, мультфильмы с непонятными, летающими и по-детски пискляво завывающими машинами, быстрая смена картинок с иероглифами, реклама местного клуба stand-up comedy… «Ganban nighta special! Ganban nighta special! Ganban nighta special! Ganban nighta special! Ganban nighta special!» – непрерывно мелькало и ездило в разные стороны на одном из экранов.

– Ganban nighta special! – в восторге воскликнул я. – Это мы удачно приехали.

– Ganabana nighta special, – подтвердил Скинни, раскачиваясь на ногах.

Нам захотелось оказаться внизу как можно скорее, в гуще событий, людей, веселых, способных развлекаться и если не любящих жизнь, то готовых взять от нее как можно больше. Это уж точно.

Мы отошли от окна, намереваясь кинуться на первый этаж и выбежать на площадь. Но тут наш взгляд наткнулся на почти нешевелящуюся Рейми.

– Ну как, нравится? – спросила она.

– Бля-а-а-а… – горько протянул Скинни.

Вниз мы спустились молча.

– Я ее убью, – выдавил Скинни.

– Можно, конечно, ей в лоб сказать, что она нас достала… Но вдруг Цервус обидится. Все-таки в его квартире живем. А она его девушка.

– Свинья… – Скинни и сам полностью не осознавал, кто именно свинья.

– Попробуем от нее сегодня к чертям избавиться.

Мы вышли на площадь. Рейми неторопливо шла впереди, о чем-то думая, потопывая ножками.

– Кто ее только ходить учил…

Первого января, с трудом проснувшись от тяжелого сна, под шум непрестанно работающего кондиционера и в полумраке плотно задернутых штор, я закашлялся. Свежего воздуха не было, легочные альвеолы были накануне старательно заткнуты табачной смолой, в груди жгло. Хотелось дышать, но я задыхался, покрываясь потом, желудок, казалось, был до отказа набит морской галькой.

Я сел в кровати, притворяясь перед самим собой, что зеваю, но на самом деле пытаясь наполнить тело живительным кислородом, мучительно ощущая тяжесть легких, разевая рот как девка в туго перетянутом корсете.

Скинни лежал на полу, в раскрытом спальном мешке, голова его покоилась на свернутых в неаккуратный рулон штанах.

Я слез с кровати и слегка оттянул в сторону штору, сдвинул дверь и вышел на балкон. Яркое солнце, первое января, наступил новый год. Как бы сильно не была прокурена способность различать запахи, я услышал океан, жадно втянув свежий воздух улицы. Тепло. Действительно ли в Токио пахнет океаном?

Я стоял босиком. В горле неприятно щекотало от высокого давления, хотелось кашлять. Я знал, что скоро заболит голова. Тело было непослушным, неуклюжим, ощущалось не своим. В голове же мысли катались тяжелыми валунами, и не было никакой возможности с ними совладать. Обычные признаки начинающегося похмелья. Вероятнее всего, так будет продолжаться весь день.