Эйк Гавиар - Гайдзиния

– Ты наверное шутишь? – Какой бы дурацкой ни была эта фраза, что еще я мог спросить, зная, что он не шутит, мельком увидев это на его лице, на которое взглянул всего лишь раз во время беседы (мы шли бок о бок), Цервус смотрел под ноги, не желая поднимать глаза. Да и не хотел я смотреть в его глаза.

– Нет, не шучу. Что-нибудь да обязательно произойдет в две тысячи двенадцатом. На Земле и в глобальном человеческом обществе существует более чем достаточное количество предпосылок к мировому коллапсу. Будет ли апокалипсис результатом всемирного потепления или перенаселенности планеты, недостатка ресурсов, каких-нибудь экономических явлений или чего-либо еще. Я точно сказать не могу. Да и времени не хватило бы, чтобы рассказать обо всем сейчас.

– Я и слушать не хочу.

– Тем более. Но конец света придет. По этой причине, наверное, у меня стремление к деньгам не такое сильное, как у тебя. Я имею в виду их количество. Мне не надо очень много или даже много. Меня устроит всего лишь достаточная, вероятно, без усилий возобновляемая сумма, чтобы я мог независимо и спокойно пожить, поездить по миру.

– Ага, по миру, до конца которого осталось всего шесть лет. – Мне хотелось, чтобы трезвенник Цервус перестал говорить ерунду.

– Да, шесть лет, – очень серьезно, но без пафоса ответил он. – Как видишь, время сейчас имеет большую ценность, нежели деньги. Чем скорее я приобрету независимость от офисной работы, и не так важно какой в денежном выражении будет эта независимость, тем лучше.

Какое-то время мы шли молча.

– Твоя семья знает о твоих взглядах?

– Да. О конце света мне рассказала мама…

Так бывает жаль терять человека. Так жаль. Никак не могу привыкнуть. Лучше бы я слушал его барабанные мелодии, чем этот дурацкий «Апокалипсис»…

Квартира находилась в районе Shinogawamachi, который Цервус определил как спальный. Высоток здесь не было, как мы отметили со Скинни, наблюдая из окна такси. Зато было много иероглифов, что очень забавляло.

Цервус договорился со своей девушкой – японкой, что она будет нас ждать в его квартире. Она должна была передать нам ключ, показать что где находится, где можно снять наличные с кредиток и провести экскурсию по Токио, возможно.

Таксист, пожилой человек в очках и форме, сказал что-то по-японски и показал пальцем на экран навигационной системы, где подмигивал анимированный указатель в виде облизывающейся и играющейся кошечки. Рядом с указателем мигало сообщение. Какое-то. Черт бы побрал эту иероглифическую письменность. И зачем только они у китайцев заимствовали все эти значочки, не могли обратиться к культурной Европе… Впрочем, я не знаю, какой то был век, как и вообще что происходило в мире тогда. Давно это было.

– Приехали, видать. Вон там чего-то натикало на счетчике, это ему и отдадим.

– Цервус говорил, что больше трех тысяч йен от центра до его квартиры не возьмут. А здесь больше показывает.

– Надул наверное, скотина.

– Цервус?

– Таксист.

Мы выгрузились около пятиэтажного, кажется, здания. Какой-то переулок, не такие уж широкие пространства между домами, нет тротуара, люди ходят там, где ездят машины, а воздух намного мягче того, к которому мне в силу обстоятельств пришлось привыкать последние два с половиной года.

– Японцы ходят… – сказал Скинни, оглядываясь.

Я закурил.

– Ну и чего, куда дальше-то?

– Раз он здесь нас высадил, значит мы около дома уже.

– Sainte Million Mansion, – прочитал я на ближайшей к нам стеклянной двери. Особняк святых миллионов.

– Цервус ничего такого не упоминал?

– Неа, не припомню. Вон смотри, мужик на дворника похож. Достань распечатку с иероглифами адреса, сейчас у него спросим, что все это значит.

Худой японец, лет сорока на вид, в круглых очках с толстыми стеклами, непонятно чем занимавшийся у высокого мусорного бака. Выглядел он как низкооплачиваемый рабочий.

– Эй, мистер! – Мы со Скинни подошли к нему поближе. – Вы говорите по-английски?

Он поднял глаза вверх, ростом нам по грудь.

– Немного, – смущенно ответил он и показал это самое «немного» большим и указательным пальцами.

– Нам нужно сюда, – я протянул рабочему распечатку с адресом квартиры Цервуса, написанным иероглифами. – Нам нужно сюда, понимаете. Куда нам нужно, не покажете?

Рабочий повертел худой головой по сторонам, затем сделал шаг назад от бака и, держа бумагу в руках, побежал на полусогнутых ногах, громко пришаркивая.

Мы со Скинни засмеялись.

– Куда это он?

Скинни пожал плечами. Мне стало еще смешнее. Мне вообще часто бывает смешно.

Рабочий тем временем вежливо обежал нас, не переставая шаркать, добрался до стеклянной двери, на которой было выгравировано Sainte Million Mansion. От того места, где первоначально находился он (а теперь мы) до двери было не более пятидесяти метров.

– Хир! Хир, – негромко позвал нас рабочий. – Саинте Миррион, хир!

– О, спасибо, сэр!

Подъезд этого «особняка», воздух города и наличие японцев напомнили мне почему-то Гонолулу. Сказывалась, вероятно, близость океана, общая благоустроенность и чувствовавшееся буквально во всем отсутствие криминала. Не было похоже на то, что путь Такеши Китано к мировой славе начался в Токио, этом городе мишек Гамми и жадных до сказок, искушенных и разочарованных искушенностью гайдзинов.

Когда мы забирали бумагу с адресом у рабочего, он нам несколько раз поклонился. Когда мы поднялись на четвертый этаж, дверь открыла Рейми, девушка Цервуса.

До этого я ее видел всего лишь раз, и то на фотографии, случайно. Хотел перед поездкой найти эту фотографию, не вышло. Так лицо и забылось. Теперь Рейми стояла перед нами в узеньком коридоре квартиры.

Черные волосы (мне показались крашеными; крашеными, но коричневыми, как у остальной части унисексуальной Японии), странный клетчатый платок на плечах, непонятное платье, похожее на сарафан из плотной материи и теплые чулки с рваными дырочками в районе ступней. (Я вспомнил, как чистил зубы в аэропорту после десятичасового перелета и сменил футболку). Рейми не заботили точно такие же вещи, которые не стали бы заботить Цервуса. Он и раньше говорил мне, что нашел родственную душу. Чему я искренне рад.

Я и Скинни по очереди пожали Рейми руку, не особо соображая, что еще с ней делать. Рейми чувствовала себя, должно быть, неловко. Цервус сразу предупредил нас, что она интроверт. «Вот ебаная интровертка!» – сказал позже Скинни. Цервус мне всегда казался немного замкнутым, но его девушка…

Однокомнатная квартира была настолько маленькой, что вытянув руки в разные стороны можно было коснуться противоположных стен. Я не удивлен тому, что в Токио так много баров, забегаловок, клубов и еще всевозможных мест социальной жизни. Если у большей части населения квартирки такого вот размера, то не стоит особо раздумывать и о том, с какой легкостью японцы кончают с собой или сходят с ума.