Александр Пироженко - Авенир

– Ага, – выдавил Дивар, нервно соображая, что еще можно сделать. Он боялся сглотнуть или выплюнуть изо рта кровь, меч был плотно прижат к горлу.

– Интересный у тебя друг. Только что ж он оставил тебя одного?

– Пошел ты…

Ферон саданул его ногой в щеку: так, для острастки. За ним незамедлительно последовали удары остальных стражников. Дивар, скорчившись, пытался прикрыть руками голову.

– А ведь сдыхаешь, как псина, – заметил Ферон. – Говори, когда вернется маг? Чтоб я тебя не мучил. И себя тоже.

– Какая разница? – спросил Дивар, глотая пыль и напрасно стараясь подняться.

Ферон изумленно вскинул густые брови.

– Какая разница? – он посмотрел вверх, словно соображая что-то для себя, и достал из-за пояса нож. Нагнувшись над Диваром, он помахал у него перед носом длинным лезвием: – А разница такова, что я могу свернуть тебе шею, – а могу сейчас начать отрезать тебе по пальцу. Если так и не скажешь, я твоими же пальцами выколю тебе глаза. И я не пугаю, я вправду так сделаю.

– Ты болен, – сказал Дивар.

После этих слов Ферон ударил его деревянной рукояткой ножа в глаз. Дивар понимал: ему уже не уйти отсюда; но он почувствовал удивительное облегчение, обнаружив, что глаз не выбит.

– Ну как, помогло? – задумчиво спросил Ферон, вертя в руках нож.

Дивар собирался произнести что-нибудь посильно остроумное, после чего им можно было бы смело браться за отрезание пальцев, когда за спинами стражников раздался чей-то возмущенный голос:

– Чем вы занимаетесь?

Ферон, скривив озабоченную и вместе с тем презрительную мину, повернулся к говорившему.

– Ты кто? – и обратился к Дивару: – Твой знакомый?

– Я спросил – отвечай! – прозвучал раздраженный голос. Дивар, лежавший на земле и окруженный стражниками, не мог его увидеть, но в этом голосе он совершенно неожиданно узнал Мартина.

– А ну приведи его ко мне! – бросил Ферон кому-то из своей своры.

Мартин, беги отсюда! – хотел закричать Дивар, но чей-то сапог больно врезался ему в живот, разбив слова на выдохе, и земля поплыла.

Но перед глазами замелькали совсем уже бредовые картины: словно стремительно проскользнула бледная тень – и Ферон упал рядом, с ножом, забитым в окровавленную глазницу по самую рукоять. Дивар пытался следить за происходящим, но ему уже было трудно находиться в сознании; он только слышал неразборчивые крики стражников.

Через короткий промежуток времени над ним склонилось окровавленное лицо Мартина. Он похлопал Дивара по щекам и спросил:

– Живой? И что б ты без меня делал?

Последнее, что почувствовал Дивар перед встречей с темнотой – Мартин взвалил его на плечо. Странно, а ведь казался таким хилым.

Второй день пути был бледной тенью предыдущего, с той только разницей, что теперь его свита представляла собой весьма жалкое зрелище: обескровленные угрюмые лица, опухшие веки, покрасневшие глаза. Лия держалась лучше Арона – он к вечеру задремал прямо в седле, когда уставшие кони сбились на шаг. Девушка жмурила глаза на свет, но держалась прямо и гордо, не позволяя себе выказывать слабости, – несколько раз даже неунывающе предлагала Авениру снять жар, получая твердые отказы. Он не мог ей объяснить, что лихорадка – это следствие его состояния: жар изнурял тело и менял сознание, но лишь в той степени, которая позволяла отчетливее ощущать дверь . Снять жар – значит притупить эти ощущения.

Ночью поднялся холодный ветер, небо вновь затянуло серыми унылыми тучами. Для его свиты, не готовой к таким испытаниям, это стало ударом. Авенир, которого гнал вперед лишь ему слышимый зов, все же решил, что сегодня они смогут остановиться на отдых чуть подольше, иначе завтра он сам не сможет забраться в седло. Уже найдя место для ночлега, Арон негромко заметил:

– Мы и так продвигаемся быстрее, чем предполагали. Завтрашним вечером уже будем у Тандира.

Авенир и сам это понимал, зов проклятой земли становился все отчетливей, различимей; эта близость давала ему новые силы, но все тяжелее было преодолевать возрастающее притяжение проклятия.

– А что делать, если пойдет дождь? – спросила Лия, всматриваясь в темное небо.

Авенир придвинулся к разведенному костру.

– Тогда сидеть на месте не имеет смысла. Двинемся дальше.

На их счастье, дождь так и не начался.

Теперь ему не нужны были ни сон, ни отрешение . Воля, питаемая зовом, и страх перед потусторонним позволяли ему оставаться в сознании. Семь лет назад, в своем испытании на выносливость он провел без сна ровно месяц; но то было при учителе и тогда он не вызывал дверь . Теперь, по прошествии пяти суток, силы его были на пределе. Авенир просто сидел, давая себе отдых и думая о Них-Даргхе, городе в пустыне, где, возможно, теперь его ждут. Когда перед ним остановилась Лия, он не сразу ее заметил – лишь когда она прикоснулась к нему.

– Могу я сесть рядом?

Авенир подвинулся, уступая ей место на попоне.

Лия присела и, сложив руки на коленях, молча смотрела в костер.

Он не знал, сколько времени они так провели, размышляя каждый о своем. Когда она неожиданно задала вопрос, он заново обнаружил ее рядом:

– То, что я увидела – ты видишь постоянно?

Он вдруг почувствовал сквозь одежду тепло ее тела, так мягко и внезапно, как прикосновение кошачьих лапок, – внутри этого тепла он забылся бы еще глубже, чем во сне.

– Не нужно, Лия. Не время для разговоров.

Лия посмотрела ему в глаза, но он не стал первым отводить взгляд, только коротко бросил:

– Отвернись.

Лия быстро поднялась, чтобы уйти, но как-то вдруг, на полушаге, остановилась.

– Странный ты, маг.

И, ступая к своему месту, задела ногу Арона. Тот нервно вскрикнул и, не просыпаясь, что-то промычал.

До рассвета оставалось три часа.

Дивар несколько раз приходил в себя, но это были тягостные, смутные мгновения, которые после он с трудом вспоминал. Но самым острым и памятным чувством был страх от того, что, проснувшись в темноте, он не понимал, где находится, а в голове билась глухая, навязчивая мысль о смерти. Лишь наутро он очнулся в чистом и ясном сознании, испытывая облегчение после пережитых кошмаров. Он находился в своей трактирной комнате, на кровати, рядом, прислоненным к стене, стоял его меч.

Приходя в себя и неспешно восстанавливая события минувшего дня, Дивар все больше отказывался верить, что от смерти его спас Мартин. Этот человек должен был разобраться со всеми стражниками, убить Ферона и вытащить Дивара со двора на своем плече. Возможно ли это, если еще недавно можно было поспорить со всяким на золотую монету, что костлявый Мартин и оружия в руках никогда не держал.

Дивар поднялся на ноги и осмотрел тело. Весь торс был туго охвачен повязками. Ощупав себя, он обнаружил два сломанных ребра – это, как минимум, значило, что он месяц не сможет провести в седле и полдня. Левый глаз полностью заплыл. Остальное было не так серьезно, хоть и очень болезненно – сплошь синяки и ссадины.