Александр Пироженко - Авенир

Эрвин задумчиво почесал кончик носа.

– Вы хотите сказать…

– Ты знаешь, что я хочу сказать.

Сияние вокруг мальчика трепетало, переливалось, завораживало взгляд…

– Есть, – еле слышно прошептал Эрвин, и, почти не понимая мага, услышал:

– Хорошо. Тогда мы пойдем с тобой. Давай собираться, Дивар.

Мальчик еще переваривал его слова, когда Дивар требовательно закричал старосте:

– Выводи коней!

Толпа зашевелилась и зажужжала, как потревоженный улей, староста, что-то беззвучно бубня, переминался с ноги на ногу.

– Коней не надо! – крикнул старосте Эрвин и пояснил Авениру: – Пешком пойдем!

Его зовут Ермил.

Эта мысль пришла с первым проблеском света, родившимся в затуманенной голове.

– Ермил, – натужно прошептал он и в ту же секунду, объятый ужасом внезапно хлынувших воспоминаний, подскочил с земли. В глаза ударил яркий дневной свет.

Стена, заслонявшая память, рухнула. Он сразу узнал эту местность – каменистое подножие Серого Клыка, с вершины которого он упал вниз – от толчка Тени, черного оборотня. Невероятной высоты гора с бесчисленными острыми выступами, расщелинами, пещерами и отвесными склонами – и он, Ермил, оставшийся в живых. Он нетвердо стоял на ногах, все мышцы болели и ныли, а взгляд расплывался и не мог толком ни на чем сосредоточиться, но он был жив – и, более того, не получил ни одного синяка, не то что раны. Он изумленно смотрел на руку, которую, как он ясно помнил, разворотило еще в начале долгого падения, но от раны не осталось и следа.

Ермил, охая и прищуриваясь, рассматривал свое обнаженное тело: шрам на ноге, несколько мелких шрамов от бытовых порезов на руках – все старые, почти забытые… Но гора ему не привиделась, как не привиделся Тень… Отказывавшая память теперь дарила ясные отчетливые картины, вплоть до того, как смутно он воспринимал действительность на вершине Серого Клыка.

Теперь ты Полуночник , сказал ему оборотень, и воспоминание раздающегося в голове голоса вызывало тошноту и помрачение сознания, и без того недостаточно чистого. Ты должен проснуться … – шептала тьма голосом Тени…

Ермил огляделся, потирая отекшие плечи, и обнаружил рядом небрежно брошенные на землю рубашку и штаны, а чуть поодаль небольшую серую сумку и коричневые башмаки. Тем, что это оставлено кем-то специально для него, не возникало сомнений. Ермил потоптался на месте, проверяя свою устойчивость, и когда его пошатнуло, вновь перевел зачарованный взгляд на каменного исполина.

Серый Клык… Он столько раз смотрел на него из деревни, и чаще всего вид заснеженной вершины вызывал тревожную тоску; не раз он приходил к этой горе, расположенной всего в нескольких километрах от дома, а когда-то – ему было, наверное, лет двенадцать – решил себя испытать, проверить, как высоко сможет забраться. Он добился только того, что содрал ногти на обеих руках, подвернул лодыжку и едва не проломил голову, в которой появилась и нашла себе выход такая нелепая идея. Но сейчас-то не было даже сломанных ногтей!..

Ермил похлопал себя по щекам, сделал несколько неуверенных шагов к одежде, поднял штаны и уже просунул в них одну ногу, но так и застыл в полусогнутом виде.

До него вдруг дошло, что память восстановилась не полностью: все, начиная от нависшей над ним волчьей морды в разваленном трактире и до того, как он очнулся в снегу Клыка, было залито непроницаемой тьмой. Ни намека на происходившее в это время…

Ермил потрогал место над переносицей и нащупал чуть вздутый короткий вертикальный шрам.

Знамение?..

До него донесся звук треснувшей вблизи ветки. Ермил, едва не выронив наполовину одетые штаны, впился взглядом в заросли сухого кустарника. Секунд пять у него ушло на то, чтобы отличить увиденное от того, что он только собирался увидеть. Нет, к нему шел не оборотень… Этого человека он узнал мгновенно, точнее, не человека, а ублюдка из шайки Тазара. Фиргуф целенаправленно пробирался к нему, ломая колючие кусты. Ермил не сдержал облегченного вздоха. Он спокойно надел штаны и за неимением пояса стянул их валявшейся тут же веревкой. Фиргуф – это, конечно, не ахти какая желанная встреча, но разве теперь может кто-нибудь сравниться с Тенью?..

– Одеваешься? – донесся противный, высокий, с присвистом, голос Фиргуфа. Костлявая грудь разбойника уродливо втягивалась перед тем, как он открывал рот, и казалось, будто каждое слово вылетало из него под каким-то большим внутренним давлением. Когда-то он был довольно крепким мужчиной, но всего за несколько месяцев отощал от неизвестной болезни; сквозь смуглую кожу лица так явственно проступали контуры черепа, что было понятно: этот тип доживал последние дни, как бы он там ни хорохорился… Его толстые губы растянулись в ухмылку, обнажив ряд крупных белых зубов. Он остановился перед Ермилом, когда тот уже надевал рубашку, упер худые руки в худые бока, выпятил таз и просвистел: – Это я тебе принес! Представляешь?!

Ермил представлял. После Серого Клыка он без труда мог представить и не такое.

– Одевайся, одевайся, – одобрительно сказал Фиргуф, хотя Ермил уже оделся и засовывал ноги в слишком большие башмаки. – Нам с тобой еще топать! Да… Там в сумке, кстати, жратва. Сказали, ты будешь голодным…

– Кто сказал? – хрипло осведомился Ермил, но без особого интереса. Если кто-то и станет ему объяснять, что с ним случилось, вряд ли это будет Фиргуф.

– Кто-кто?! – воскликнул Фиргуф, как будто вопрос был полным вздором. – Тазар сказал!.. Да ты пожри лучше, а?!

Ермил, глядя в землю, спросил:

– Куда это мы потопаем?

Фиргуф хлопнул себя по ляжке, насмешливо фыркнул и издал новую серию свистов:

– К Тазару же и потопаем! Что-то он очень хочет с тобой увидеться…

– А если я не хочу? – спросил Ермил – спросил даже неожиданно для себя. Все эти годы, проведенные в унизительной боязни Тазара, он пользовался своей неприкосновенностью перед другими разбойниками и мог безнаказанно и открыто выказывать им свое презрение (перед всеми, кроме Жбана, но у этого вообще нет головы). Это была привилегия, с безмолвной понятливостью и, может, с расчетом, данная ему вожаком шайки. И в этом тоже было унижение, если вдуматься, еще большее, – но Ермил старался не вдумываться. Зато все, что касалось Тазара, должно было произноситься уважительным шепотом. Никто не устанавливал таких отношений нарочно, так сложилось со временем. И если сейчас он всерьез сказал это Фиргуфу, то, как ему думалось, единственно из чувства, пережитого на Сером Клыке: когда на него прыгнул Тень, Ермил осознал, что должен с ним бороться, хотя ничего так и не сделал для спасения…

Впрочем, он уже готов был взять слова обратно.