Сергей Ильичев - Неопалимые

Но после этой встречи Никита пропал на несколько дней. То есть они, конечно же, виделись, но уже лишь на службе, а потом певчий словно испарялся…

Алексей, взяв с собой Зевса, отправился на поиски нового друга.

Он нашел его на колокольне. И уже сам был приятно удивлен, увидев, что Никита мастерит деревянные крылья.

– Ты думаешь на них взлететь, как птица? – спросил он друга.

– Да! Я все запомнил, как в той книге… Надеюсь, что расчет позволит мне почувствовать свободу от паренья…

– Паренья – да, но не полета. Для этого воздушного потока мало. Ты сможешь лишь парить, и то на небольшое расстоянье…

– Поверишь ли, так хочется летать, – сказал Никита. – Я по ночам, в своей мечте заветной, который день лечу над облаками.

– Никита, то не ты, поверь, а лишь твоя душа парит в ночи, а тело в это время лежит на спальном ложе, и, поверь, оно бездвижно.

– А как заставить тело воспарить вслед за душой? – настойчиво вопрошал Никита старшего товарища.

– То Божий дар, он наделяется Творцом или земным учителем после того, как ты поймешь свое предназначенье и ради этого себя всего изменишь… Потехи ради не взлететь, а если и взлететь, то, насмешив людей, возможно и разбиться.

– Ты думаешь, что я гордыни ради полет сей совершить хочу?

– Не думаю, но лучше промолчу… – ушел от ответа Алексей.

– Неужто сам не хочешь ты летать, чтобы увидеть мир и земли, что за горизонтом…

– Когда придет пора, поверь, мы вместе воспарим!

– Ты снова о душе… – чуть огорченно молвил отрок.

– Лишь об одном прошу: ты без меня не вздумай эти крылья надевать…

– Ты хоть и старше, но мне не отец. Я ждал этих мгновений лета три… И если не со мной, то не мешай хотя бы. И об одном прошу – не выдавай сего секрета.

Немного расстроенный, Алексей оставил Никиту одного.

На следующий день певчий не пришел на службу.

А когда обедня закончилась и весь люд вышел из храма, то все увидели, как с высокой колокольни кто-то собирается сброситься вниз…

Из храма вышел государь в тот самый миг, как громкий вздох толпы случился.

– Что там? – поинтересовался царь у приближенных.

– Как будто с колокольни хочет кто-то вниз свалиться… – ответили ему.

– Другого места не нашел… – тихо промолвил государь, устремив свой взгляд на высоту колокольни.

– Нет, государь, не падать, видно, он собрался, а лететь… – произнес Малюта Скуратов. – У рук, как будто крылья в оперении.

– В обоих случаях сие есть грех, – добавил Ногин. – И все одно, что, руки наложив, прервать тебе отпущенное Богом время.

– Прервать полет? – спросил царя Скуратов.

– Нет! Пусть… его падение другим наукой будет… – ответил государь, продолжая вглядываться в смельчака.

– Глядите, сделал шаг вперед… – раздался голос из толпы.

– Неужто камнем упадет? – отозвался еще кто-то.

– За лекарем послать бы надо… – участливо заметил третий голос.

– Что же государь молчит? – с надеждой в голосе промолвил еще кто-то.

А царь действительно молчал, пытаясь углядеть момент возможного паренья… Он так же, когда малым был, мечтал о крыльях, дабы улететь, когда его все в доме донимали; он, как и все, мечтал тогда о рае…

Увидел Иоанн, как тот стервец, что Бога искушал, видать, шагнув вперед, сумел поймать поток воздушный, теперь, довольный мимо храма пролетая, вдруг закричал из-под небес:

– Москва в огне, горит столица!

Сам же летел к земле, а точнее – падал, все еще продолжая кричать:

– Скажите государю… Москва в огне…

Его жизнь спасло то, что поднявшийся ветер отнес его на стволы деревьев, а ветви спружинили и уже само падение оказалось несмертельным.

Государь вслед за стрельцами, в сопровождении боярина Ногина и Малюты Скуратова сам поднялся на колокольню, и все увидели, как над лесом, за которым лежала столица, действительно поднимался черный дым, стелющийся по горизонту.

А когда царь спустился вниз, то поинтересовался состоянием смельчака.

– Жив? – спросил великий князь проходившего мимо лекаря – немца по имени Бомелий.

– Бог милостив! – вкрадчиво ответил немец.

– Ну раз Господь помиловал, то мы карать не станем, а крылья эти сжечь… Негоже было с ангелом небесным ему себя равнять и дерзостью такой народ простой смущать.

Но подошел взглянуть на храбреца, сумевшего сделать точные расчеты и крепостью своей веры да силой духа совершить этот рискованный шаг, воспарив над толпой.

– Никитка? Певчий… Вот кого не ожидал увидеть… Несите в лазарет, а как он на ноги-то встанет, то высечь, чтобы впредь церковных служб не пропускал.

Еще через час гонец подтвердил, что татарский хан Девлет-Гирей с войском подошел к Москве и что пылают ее пригороды.

Государь размышлял касательно поджога Москвы. Вряд ли татары хотели жечь богатый град… Поживиться – да, но не жечь. Ибо вместе с хоромами сгорит и дорогой товар… Это случилось, вероятно, непреднамеренно. В результате какого-то случайного поединка – не иначе как могла упасть свеча, как уже было на памяти царя… Нет бы погасить начавшийся пожар, и не случилось бы большой беды…

Позже стало известно, что когда пожар вспыхнул на южной части города, то в центре уже вовсю собирали свою дань, попросту грабили, преданные и верные Девлет-Гирею воины… Они вламывались в дома, лавки и кладовые, влезали в окна, срывали двери с петель. А то, что не могли захватить, уничтожали. Сей вспыхнувший от них огонь в мгновение ока взял в кольцо несколько тысяч отборных воинов, за спиной которых были лишь каменные стены Кремля. Часть из них задохнулась в дыму, а вторую и основную ожидала более страшная смерть в самом огне, поднявшимся многометровой стеной.

От носящегося в воздухе пепла не стало видно солнца. Колокола звонили, пока не расплавились и не стекли в землю. Рушились церкви и высокие здания. Вскоре взорвались каменные Китайгородские башни, где хранился порох. Под обломками погибло много людей.

В дыму и в пламени метались черные тени татарских воинов. Под их ногами в буквальном смысле горела земля, так как в Москве выложенные поперек дорог толстые бревна являли собой бревенчатую мостовую. Многие, нацепив свои драгоценности на руки, на ноги и на шею, бросались в реки и рвы, наполненные водой, и, спасаясь от огня, ныряли в воду.

Крики о помощи татар, попавших в огненную западню, доходили и надсадно резали слух хана Девлет-Гирея, разбившего свой лагерь на Воробьевских горах, но он ничем не мог помочь своим любимым воинам. И хан проклял этот день и этот город.

Крымский хан прекрасно понимал, что не он сам и не русский царь Иоанн, а именно всепожирающий огонь стал победителем в этой его, казалось бы, победоносной войне. А это означало лишь, что зело силен русский Бог, что, уступив город, а не власть, русские сумеют и вновь выстроить город, и собрать народ под стягами с изображением своего Спасителя.