Алексей Жак - Дикарь

– Первый раунд по очкам он выиграл, – сказал тренер, когда Сережа упал в угол на пластиковый красный, под цвет общества, стул – синий, в другом углу, стоял под представителем «Крыльев».

Взявшись за канат, Сережа рывком поднялся и бросился вперед, едва не забыв про капу. Он почти опрокинул соперника серией ударов, но завершающий удар, его коронка, правый прямой, не получился: синий, запертый в свой угол, загородился плечом – грамотная, или от отчаяния, защита. Места не оставалось для распрямления руки, не полноценная атака, вполсилы. Но Сережа, разъяренный, потерял на мгновение способность рассчитать расстояние до цели (это при его компьютере в голове! – видать, много напропускал по ней в первом раунде). Он распрямил все-таки резким движением руку со сжатым, просто стиснутым до боли, кулаком в плотной теперь, даже каменной, перчатке. И… падая, услышал хруст. Поднимаясь, все думал, что хрустнуло, откуда этот звук, что могло сломаться? Неужели его челюсть? Вроде, никакой ни нокаутирующий удар, смазанный шлепок, а не удар. Только, когда рефери показал ему жест, означающий, что он поскользнулся, Сережа почувствовал нарастающую ломоту в левой руке, на которую при падении приземлился. Она повисла плетью – обмякший пастуший кнут, – и сколько ни силился, поднять ее он уже не смог. Слезы сами потекли из глаз, ему нечем было их вытереть – другой рукой он придерживал поврежденную, стыдя себя за слабость, особенно постыдную из-за их количества: они текли, казалось, нескончаемым ручьем, это у всех на виду. В завершении унижения рефери поднял руку недоумевающего, ошарашенного свалившейся удачей, соперника в победном экстазе, и Сережу увели к врачу.

Наблюдая без эмоций, опустошенный и разбитый, за тем, как набухает запястье, будто ее накачивают воздухом, словно воздушный шар, и слушая голоса сопровождавших его мальчишек: – Нет, это не перелом, просто ушиб, сильный ушиб… или вывих, – он шел послушно увлекаемый посторонней силой, отказываясь от мысли о каком-либо сопротивлении, даже если б его вели прямой дорогой к гильотине.

– Закрытый перелом лучевой кости, без смещения – Вам повезло, молодой человек, – говорил врач, накладывая гипсовую повязку, и подвешивая руку на марлевый бинт.

В школе он прятал гипс под школьным пиджаком, застегнув его на все пуговицы, засунув в карман пустой рукав.

– Не повезло, – смеялись в классе, – надо было сломать правую руку, тогда писать не пришлось бы.

Тот день был воскресным, домой он вернулся раньше, так как обычно после боев мылся в душе и досматривал другие поединки, которые заканчивались вечером, когда темнело. Мама обернулась от рукоделия – она всегда что-то шила, перешивала, если не гладила, или не стирала, или не готовила, – и выражение ее лица сменилось с удивления на ужас.

– Шел, споткнулся, упал, очнулся, гипс, закрытый перелом, – пошутил Сережа. На месяц он забыл о боксе, мама успокоилась, и все вернулось на круги своя.

4. Новые впечатления.

– …Погода плюс 25 градусов… экипаж благодарит… и желает… автобус…

Сергей очнулся от чуткого неприятного сна с множеством пробуждений из-за неудобной позы, неумолчного шума голосов, гула механизмов, шипения вентиляции и прочего влезания. Черные иероглифы жирной аббревиатуры лоснились в светящемся окошке над проходом, между кресел, зашитых в чехлы с ярко-белой салфеткой, прилипшей у изголовья.

Сколько раз, просыпаясь, начинаешь ломать голову от тайного смысла этих «Пристегните ремни безопасности»?

Короткий, пузатый – буржуйская сигара, а не самолет – ЯК-42 катил в направлении красного кирпичного здания, коим являлся надменный вестибюль аэропорта, полускрытый в дымке испарений. Утро было теплое, парное, обещало жаркий день.

Автобус поджидал с раскрытой дверью встревоженных, спешащих пассажиров. Скучающий шофер читал газету. На площади перед недостаточно воздушным зданием аэровокзала крутили пируэты легкие автомобили и груженые фуры. Уносились с ветерком по стреловидной трассе в обрамлении зеленного пушка насаждений. Туда же побежал экспресс.

Аэродромные посадки сменились сочной густотой близлежащего леса. Коричневые стволы деревьев близко, с головокружительной быстротой мельтешили за стеклом. Солнце все более и более накаляло внутренность салона. В разинутые пасти форточек врывался бьющий, трепещущий воздух, но этого казалось мало. В поисках спасительной прохлады кто-то сделал прореху в крыше, бухнув вверх люк. Тотчас загулял сквозняк. Кто-то вздохнул свободнее, кто-то поджал ревматические ноги. Возникшее недоразумение привело плавно к спору, за которым скоротали оставшуюся часть поездки.

Через час пути шоссе расширилось и ударило между стен крашеного кирпича крайних домов города К. Туннель. Всплеск света, ослепление, прозрение и вот: аккуратные строения вдоль улиц, неожиданные бреши – открытые пространства площадей с паркетом из камня, с грядками молодых кленов. Стела, уносящаяся ввысь, пронизывающая ровно-синий глубокий купол неба. Костел, в золотистых гранях шпиля которого – блёстки. В стороне несмело сверкнула полоска голубой воды. Экспресс несся, касаясь тротуара, прогрохотал по мосту. Проехал как по горбатой спине. Уткнулся в бледно-оранжевый полосатый щиток на двухметровой жерди из металла. И вмиг опустел.

Сергей сдал багаж на хранение, задержавшись на автовокзале некоторое время в поисках нужной монетки. Уже на улице без обузы, без лишней ноши почувствовал себя раскованным. Предстоящее дело казалось не хлопотным: прийти, доложить о прибытии, даже направление предъявлять нет необходимости – его должны были выслать из отдела кадров на здешний адрес, а дальше все образуется. Вон и человек. Как раз, чтобы спросить.

– М-м… Сергей замялся. – Послушайте, подскажите одну вещь…

– А-а! Что? – мужик по-козлиному затряс головой, испугался что ли?

– Где найти судоремонтный завод?

– Ты что, парень? Я знаешь… вот… вчера мог… бы… если… а сегодня нет.

– Пьяный, что ли? – догадался Сергей. Отшатнулся: в такой день не хотелось эксцессов.

А день действительно был чудесный. Сейчас бы кружечку пива. Прилечь где-нибудь у воды на травку. На стелющийся газон. Ногу на ногу. Ладони под затылок. Уставиться в потолок прозрачного неба с седой паутинкой.

Затем понаблюдать, как слабый ветер пускает рябь на чернильно-синей бумаге воды, превращающейся сразу в линованный тетрадный лист.

По пешеходной зебре бредут навьюченные, как верблюды, потные, глупые людишки. С чемоданами, портфелями, корзинами, баулами. Снуют меж ощетинившихся машин. Режа расстояние, порой рассечет газовый выхлоп прелестная ножка, и выплывет в сиянии не девушка, принцесса.