Бертран Бадре - Финансы спасут мир? Как заставить деньги служить общему благу [litres]

Это был кризис дерегулирования. Вспомните, что именно оно главенствовало в неолиберальном подходе. Мы не смогли отрегулировать свою глобальную финансовую систему, а законодатели не сумели понять ее сложность и масштабы действия. Так в Средние века церковь не могла определить своего отношения к оружию. Она одобряла то, которое обеспечивало наглядные результаты, например, топоры и булавы, но не признавала того, которое действовало на большом расстоянии, например, катапульты. Мало того, что устанавливаемые правила не позволяли строго контролировать развитие глобальных финансов, так еще и международное сообщество, слепо веря в могущество финансовой системы и надеясь получить с ее помощью большие выгоды, позволило отказаться от ряда прежних нормативов. Оно предоставляло право контролировать происходящее в этой области самим финансовым субъектам, то есть фактически имела место самооценка, к которой они прибегали все чаще. Балансы некоторых банков сравнялись с ВВП отдельных крупных стран. Например, около 2 трлн долларов у JPMorgan Chase и Bank of America были сопоставимы с ВВП Франции. И вот этим-то крупнейшим участникам финансового рынка было позволено самим устанавливать для себя правила, полагаясь только на те механизмы измерения и компенсации, а также на те стимулы, которые по своей сути не соотносились с общими целями. Все эти действия привели к тому, что система устремилась к пропасти.

Короче говоря, мы не знали, как контролировать силы, которые способствовали дерегулированию. Здесь уместно вспомнить пророческие слова Адайра Тернера: «Эта катастрофа была полностью рукотворной; ее можно было избежать» [54].

Экономический ущерб от финансового кризиса 2007–2008 гг. проявил себя очень сильно и наглядно. После «Великого успокоения» глобальное сообщество оказалось в состоянии «Великой рецессии», от которой мы еще полностью не оправились и сегодня. Хотя затраты на спасение финансовой системы в общем балансе расходов были не слишком велики, они оказались очень весомыми в другом. Во всех странах с развитой экономикой на поддержку банков власти в целом выделили более 3 % ВВП [55]. Но в то же время от кризиса пострадали миллионы людей – потеряли свои дома и работу или лишились своих доходов и прежнего уровня жизни. Существенно вырос государственный долг (в развитых странах за период с 2007 по 2014 г. он увеличился в среднем до 34 % ВВП [56]), но государственная помощь, выделяемая на цели развития, сократилась. Именно на этом власти решили сэкономить в первую очередь. Такой подход еще раз подтвердил старую поговорку: «Пока толстый сохнет, худой сдохнет». Сущность этого подхода я объяснил в своей книге, опубликованной в то время [57]. Пол Таккер, бывший в те годы вторым лицом Банка Англии, предсказал, что кризис отбросит мир на 25 лет назад. Мы начали этот отсчет и продолжаем его вести… Однако финансовый кризис привел к еще более разрушительным последствиям для долгосрочной перспективы – сильнейшей потере доверия к банкам, власти, элитам и «системе» в целом. Общественность была потрясена, узнав, что многие банкиры предоставляли рискованные ипотечные кредиты американским, ирландским, испанским и британским девелоперам, а некоторые из них манипулировали ставкой LIBOR (Лондонская межбанковская ставка) [58]или продавали бумаги сомнительной ценности неразборчивым инвесторам. Тогдашний настрой прекрасно передал Франсуа Олланд в начале своей президентской кампании, выступая 22 января 2012 г. в Ле-Бурже: «Мой настоящий противник… не имеет ни имени, ни лица и не представляет какую-то партию. Он никогда не станет кандидатом, никогда не будет избран и все же он управляет. Этот противник – мир финансов. Прямо у нас на глазах за более чем 20 лет финансы взяли под контроль экономику, общество и нашу жизнь… Этот контроль стал полным – империей. А кризис, который разразился 15 сентября 2008 года, не только не ослабил этот контроль, а еще и усилил его».

Меня поразили негативный образ банкиров, который формировали СМИ на протяжении всего кризиса, и негодование людей, возмущающихся разрывом в уровне жизни между ними и этими банкирами. Работая в Crédit Agricole, я участвовал в собраниях членов, акционеров и клиентов банка, которые проходили в разных регионах Франции. Я помню свою первую такую встречу в ратуше Блуа, Франция, в марте 2009 г., когда акция Crédit Agricole стоила меньше 6 евро, то есть рухнула по сравнению с докризисными 30 евро [59]. Первым ко мне обратился пожилой джентльмен, опиравшийся на трость: «Сколько вы получаете, месье, и сколько получают все эти ваши коллеги, собравшиеся здесь, которые привели меня к краху, лишили работы моего внука, но ничего нам не объясняли?». Этот человек, как и многие другие, был ошеломлен кризисом и последующим экономическим спадом. За это фиаско, в котором они не виноваты, сейчас пришлось платить им, а в будущем придется это делать их детям. Меня потрясла та глубина падения, которая передо мной открылась в тот вечер. Этим людям никто не удосужился объяснить, чем были вызваны чрезвычайные меры, предпринятые для спасения системы, поэтому не стоит удивляться утрате доверия. Заместитель премьер-министра Сингапура Шарман Шанмугаратнам, выступая в июле 2017 г. в Экс-ан-Провансе, Франция, заявил, что сегодня мы сталкиваемся с тремя наиболее важными проблемами – стагнацией среднего класса в большинстве стран с развитой экономикой, отмежеванием стран с развитой экономикой от остального мира, и самое важное, утратой доверия к большинству институтов, если не ко всем, как национальных, так и международных. Конечно, эти проблемы взаимосвязаны.

Во Франции один из символических поворотных моментов случился летом 2008 г. В то время Франция обсуждала формулировку минимального социального дохода, который предложил установить министр Мартин Хирш. Эксперты отчаянно спорили о том, насколько необходим стране этот шаг и какие средства пойдут на него из бюджета – 500, 600 или 800 млн евро. В сентябре о банкротстве заявил банк Lehman Brothers. Николя Саркози тут же выделил 420 млрд евро для оказания помощи банкам, а США для Уолл-стрит нашли 700 млрд долларов. Короче говоря, два месяца спорили о том, где найти миллионы евро для бедных, а через месяц отыскали, как фокусник в своей шляпе, миллиарды для спасения финансов! Но самое смешное состоит в том, что во Франции эти два вопроса были поставлены на голосование в одном и том же законопроекте. Конфликт власти с населением страны был неизбежен. Мы никогда не сможем объяснить ни французам, ни американцам, ни другим гражданам мира, что выделение банкам 400 млрд евро или 700 млрд долларов в конечном итоге были вынужденной и обоснованной мерой органов власти, сумевших с помощью этих денег предотвратить катастрофу, которая могла случиться при крахе банковской системы в каждой стране.