Константин Душенко - История знаменитых цитат

Голдсмит – весьма осведомленный, однако не беспристрастный свидетель; долгое время он сотрудничал с Наполеоном и выполнял его секретные дипломатические поручения, но в 1809 году вернулся в Англию, где развернул ожесточенную антинаполеоновскую пропаганду.

Нередко знаменитая фраза приписывалась министру иностранных дел Талейрану. Талейран (вместе с Фуше) поддержал план похищения герцога Энгиенского, но, вероятно, не ожидал, что Бонапарт сразу же его расстреляет.

В эссе Шарля Сент-Бёва «Господин Талейран» (1869) рассказывалось, что друзья предложили Талейрану подать в отставку в знак протеста; он, однако, ответил:

– Если, как вы говорите, Бонапарт и виновен в преступлении, это еще не причина, чтобы мне оказаться виновным в глупости.

Фраза совершенно в духе Талейрана, даже если она сочинена Сент-Бёвом.

В том же эссе Сент-Бёв назвал автором фразы о «преступлении и ошибке» Антуана Буле де ла Мерта (1761–1840) – юриста, который при Наполеоне был членом Государственного совета. Эти слова будто бы слышал «из собственных уст» Фуше аудитор Государственного совета Жан Франсуа Дудон (1778–1857). Однако сам Сент-Бёв услышал эту историю не от Дидона, так что достоверность ее сомнительна.

Прожив на Св. Елене два года, Наполеон признал справедливость изречения о преступлении и ошибке. Прочитав приписанные ему слова «Я не совершал преступлений», он сказал:

– Я совершал нечто худшее – я совершал ошибки! (по записи генерала Гаспара Гурго от 28 мая 1817 г.).

В изгнании экс-император только и говорил, что о случайностях и ошибках, которые помешали ему создать мировую империю. Но в перечне этих ошибок расстрел герцога Энгиенского не значился. В своем завещании Наполеон взял на себя всю ответственность за это дело:

«Я велел арестовать и предать суду герцога Энгиенского; этого требовали интересы и безопасность французского народа».

Вопрос о виновности герцога здесь обойден; в сущности, Наполеон – уже на краю могилы – заявлял: «Это, возможно, было преступлением, но не ошибкой».

Ныне это изречение обычно приписывается Иосифу Бродскому – и в русской, и в иноязычной литературе. Бродский привел его в своем англоязычном эссе, посвященном англо-американскому поэту Уистену Хью Одену («Поклониться тени», 1983).

Бродский, однако, не был первым. Можно вспомнить, например, высказывание философа-эмигранта Ивана Ильина:

По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, – как бы букетом собранных нами в чтении цветов»

Однако история этой мысли гораздо старше. Изречение «Человек есть то, что он читает» («Der Mensch ist, was er liest») существовало в Германии уже в 1870-е годы. Оно перефразирует высказывание «Человек есть то, что он ест» («Der Mensch ist, was er isst»), появившееся в рецензии Людвига Фейербаха на книгу Якоба Молешотта «Учение о питании» (1850).

Французский вариант этой сентенции – «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты» – появился на полвека раньше, в эссе Этьена де Жу «Дом на улице Арси» (1813). Франсуа Мориак по этому поводу заметил:

Изречение «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты» справедливо, но еще лучше я узнал бы тебя, если бы ты сказал мне, что ты перечитываешь.

Неожиданную трактовку этой мудрости предложил Илья Ильф в своих «Записных книжках»: «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу».

Ранняя формулировка мысли «Человек есть то, что он читает» содержалась в книге британца Уильяма Лоу «Христианское совершенство» (1726):

Говорят, что человека можно узнать по людям, с которыми он водится; но, конечно, еще лучше можно узнать человека по книгам, с которыми он беседует.

Страстная книгочейка Марина Цветаева остерегала: «Каждая книга – кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам» (из дневников).

Ей возражает американский эссеист Логан Пирсолл Смит: «Я слышал, что жизнь – неплохая штука, но я предпочитаю чтение» («Запоздалые мысли», 1931).

Св. Иероним, переводчик Библии, восклицал: «О, если б я имел книги всех авторов, дабы косность ума вознаграждалась прилежанием в чтении!» («Письма», 83).

Иного мнения был польский романист Казимеж Пшерва-Тетмайер: «Разумный писатель никого не читает. Читать тех, кто пишет хуже него, нет смысла. Читать тех, кто пишет лучше, – только расстраиваться».

Что писатели не слишком любят читать, было известно и раньше. Фразу: «Я не читаю книг – я их пишу» – мы находим в лондонском юмористическом журнале «Панч» от 11 мая 1878 года. А в середине XX века появился афоризм Эмиля Кроткого: «Ничего не читал. Он был не читатель, а писатель». Отсюда, возможно, и родилось знаменитое «Чукча не читатель, чукча писатель».

Но только ли писатели ничего не читают?

В 1979 году в печати появился «закон Лема»:

1. Никто ничего не читает.

2. Если читает – не понимает.

3. Если читает и понимает – забывает.

В несколько другой форме этот закон приведен в псевдорецензии Лема «Одна минута человечества» (1983): «Никто ничего не читает; если читает, ничего не понимает; если понимает, немедленно забывает». Именно так он обычно и цитируется.

В «Письмах незнакомке» Андре Моруа (1956) приведено очень близкое по форме изречение, приписываемое актрисе Симоне Синьоре: «Публика не слушает; а если слушает, то не слышит; если же слышит, то не понимает».

Это сходство не случайно. Прообраз обоих высказываний – знаменитое в истории философии утверждение греческого софиста Горгия (IV в. до н. э.): «Ничто не существует; (…) если и существует, то оно не познаваемо (…); если оно и познаваемо, то (…) непередаваемо» (перевод А. Лосева).

С «законом Лема» перекликаются законы, сформулированные в эссе американского критика Эдмунда Уилсона «Утроенные мыслители» (1938):

1. Никто не читает ту книгу, которую написал автор, и никто не может прочесть дважды ту же самую книгу.

2. Если двое читают одну книгу, это не одна и та же книга.

Жалобы на то, что никто ничего не читает, появились давно. Английский писатель Сэмюэл Джонсон уже в 1783 году заметил: «Люди, вообще говоря, не слишком охотно читают книги, если у них есть какое-нибудь другое развлечение» (в беседе с Джеймсом Босуэллом).

Век спустя о том же говорил Оскар Уайльд: «В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто» («Несколько максим для наставления чересчур образованных», 1894). Если это не предвидение эры Интернета, то что это?