Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Для пролетариата центром притяжения и цементирования должна стать партия в целом — а во всей советской социально-экономической жизни консолидирующую роль будут играть столица и большие города [542], индустриальные гиганты («Мы страна самой концентрированной промышленности»), колхозы, МТС и пр. [543]

К самому этому слову центр Сталин питает какую-то маниакальную привязанность. Иногда он подразумевает под ним географическое средоточие всей России, а вместе с тем — узел гомогенно-национальный, промышленный и административный. Функционально центр представительствовал от базы или основы , а в социальном плане — от народных глубин:

Власть в центре уже стала действительно народной, выросшей из недр трудовых масс.

Внутренняя Россия с ее промышленными и культурно-политическими центрами — Москва и Петроград, — с однородным в национальном отношении населением, по преимуществу русским, превратилась в базу революции. Окраины же России… без важных промышленных и культурнополитических центров, с населением в высокой степени разнообразным в национальном отношении <���…> превратились в базу контрреволюции (1920).

Оттуда, с периферии, надвигается вражеская волна, стремясь завладеть сердцем страны. Но в то же время и из этого средоточия, из его сакральной точки раскручивается обратное, центробежное движение: «Революция, начатая в центре, не могла долго оставаться в рамках узкой его территории. Победив в центре, она неминуемо должна была распространиться на окраины». К этому узловому пункту провинции или окраины тяготеют точно так же, как рабочие — к своим партийным организациям, а последние — к Центральному комитету. Он так прямо и пишет — о «непобедимой тяге окраин к центру». За окраинами наступает черед зарубежных стран — русско-пролетарский центр распространяет на них свою освободительную экспансию или, напротив, сплачивает их вокруг себя, «втягивая в общий лагерь борьбы с империализмом» (1918). Сперва империализм хотел «сжать в „железное кольцо“ очаг революции»; «теперь оказывается, что он сам окружен», и революционные силы «создают, таким образом, всеохватывающее кольцо вокруг издыхающего империализма» (1919).

При этом окраины представляют собой определенный экономический эквивалент подземным «сокам» революции, поскольку эти просоветски настроенные регионы «изобилуют сырьем, топливом, продовольственными продуктами». Сходным образом они являются и социальным резервом большевизма; однако тождественную роль выполняют, помимо советских, также зарубежные национальные «окраины» и колониальные страны — периферия планеты, угнетаемая капиталом. Так устанавливается некая аналогия между географической и социальной геометрией:

Если борьба за средние слои данной господствующей национальности является борьбой за ближайшие резервы, то борьба за освобождение угнетенных национальностей не могла не превратиться в борьбу за завоевание отдельных, наиболее глубоких резервов капитала <���…> Эта борьба за глубокие резервы <���…> будет развертываться шаг за шагом, по мере развития империализма, по мере роста мощи нашего Союза Республик («Октябрьская революция и вопрос о средних слоях», 1923).

Но там же, в «средостении» лимитрофов, а равно и на мировых окраинах или «в тылу» самого большевизма, прячутся и резервы врага:

Резервы Антанты — это прежде всего… армии молодых буржуазных государств, пока еще не зараженные «ядом классовых противоречий» (Польша, Румыния, Армения, Грузия и пр.) <���…> Резервы Антанты состоят, во-вторых, в контрреволюционных силах, которые орудуют в тылах наших армий… Наконец, имеются еще и резервы Антанты, орудующие в колониях и полуколониях <���…> Мы уже не говорим о резервах Антанты в виде всех и всяких скорпионов , вплоть до II Интернационала, преследующих цель удушения социалистической революции на Западе (1920).

В таком противостоянии есть нечто от поединка хтонических гадов, и «скорпионам» капитализма всегда соответствуют «бациллы» или «яд классовых противоречий», которым большевизм «заражает» врага и посредством которого притягивает к себе угнетенные массы [544].

Так, по горизонтали и вертикали, неизменно развертывается у Сталина эта двусторонняя, центробежная и центростремительная динамика, вечная циркуляция токов между центром и периферией, между вершиной и «недрами» [545].

У центра, собирающего массы, имеется свой собственный, наисакральнейший центр — ось, факел (т. е. огненная ось, мобильный очаг), стержень, знамя или знаменосец, — вокруг которого объединяется самое ядро (кольцо и т. п.) и который, собственно, возглавляет «движение». Комплексную механику такой концентрации Сталин детально описал уже в своей ранней (1905) заметке о демонстрации в Баку, где межнациональная «масса» «назло правительству решила… любить друг друга»:

Наш комитет организует маленькое руководящее ядро. Ядро это с передовым рабочим во главе занимает центральное место — и взвивается перед самым дворцом импровизированное красное знамя. Знаменосец, поднятый на руки демонстрантами, произносит ярко политическую речь <���…> «Да здравствует красное знамя!» — отвечает масса. Демонстранты двигаются вперед.

Спустя много лет, в 1947 году, редактируя второе издание своей канонической биографии, Сталин собственноручно вписал в нее такие фразы:

В этой борьбе с маловерами и капитулянтами… окончательно сложилось после выхода Ленина из строя то руководящее ядро нашей партии <���…> которое отстояло великое знамя Ленина, сплотило партию вокруг заветов Ленина и вывело советский народ на широкую дорогу индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Руководителем этого ядра и ведущей силой партии и государства был товарищ Сталин.

Знамя Ленина, знамя партии высоко поднял и понес дальше Сталин [546].

С годами облик и состав «ядра» может варьироваться — главное, чтобы, при всех пертурбациях, его собственным ядром или знаменосцем оставался Сталин. В начале войны, 3 июля 1941 года, он призывал «весь народ сплотиться вокруг партии Ленина — Сталина, вокруг Советского правительства», но вскоре, убедившись в не слишком высокой популярности партии, на время охладел к ней: в своей первомайской речи 1942 года вождь упоминает уже только о сплочении «вокруг Правительства». Правда, удельный вес Совета министров за счет партии возрастал еще до войны — и до самой его смерти. Кардинального различия тут не было: ведь это правительство, как и партию, он же и возглавлял.

Схема настолько универсальна, что Сталин применяет ее даже к историко-географическим «центрам», персонифицируя эти последние. В 1947 году, поздравляя столицу с 800-летнем, он писал: