Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Пусть господа старые совешатели <���…> ползут по дну зубатовского болота, — пролетариат вытащит их из болота и научит их ходить по широкому полю классовой борьбы!

В течение долгих лет в различных речах Сталина появляется этот мотив языческой привязанности к земле, ее почвенным слоям и недрам. Ничего хорошего от неба ждать не приходится — все ценное приходит снизу:

Идеи не падают с неба <���…> Они порождаются самой жизнью (1905).

Свободы не падают с неба (1909).

Бебели не падают с неба, они вырабатываются лишь в ходе работы, в практике (1909).

Рабочие-литераторы не падают готовыми с неба. Они вырабатываются лишь исподволь, в ходе литературной работы (1912).

Национальный характер не падает с неба (1913).

Никогда готовые лидеры не падают с неба. Они вырастают лишь в ходе борьбы (1924).

Неужели аграрная революция могла упасть с неба? (1927).

Элементы нации — язык, территория, культурная общность и т. д. — не с неба упали, а создавались исподволь (1929).

Политика ликвидации кулачества, как класса, не могла упасть с неба (1930).

Деньги не падают с неба (1932).

Партийные не падают с неба (1933).

И, уж разумеется, совсем не должны падать с неба советские летчики:

Откуда взялись Чкаловы? Откуда же они взялись, ведь они с неба не падают? (1940) [309]

Перед нами очередные примеры все того же слияния первобытно-кавказской хтоники, проникнутой глухой неприязнью к любой космологии и вообще «небесным делам», с истматовской хроникой ленинизма. Ведь совершенно аналогичная, хотя и не столь назойливая, нелюбовь к заоблачным высям звучит у многих других большевиков, например у Бухарина в 1927 году: «Техника сваливается не с неба» [310]— да и у самого Ленина в нескольких работах 1919–1920 годов:

Эта новая дисциплина не с неба сваливается и не из добреньких пожеланий рождается.

Разве мы действовали в безвоздушном пространстве, или мы можем рожать коммунистов по несколько человек в неделю?

Нет, товарищи, умение управлять с неба не валится и святым духом не приходит.

Сразу общего труда не создашь… Это с неба не сваливается.

Показательно, что избитую идиому, служащую для обозначения броских контрастов между возвышенным и низменным явлением — «как небо от земли», — Сталин обычно переиначивает, сообщая именно левому элементу этой оппозиции (небо) чисто отрицательный смысл:

Оппозиция <���…> так же далека от ленинизма, как небо от земли (1927).

Такие хозяйственники, как небо от земли, далеки от тех новых задач, которые ставит нам новая обстановка (1931).

Странная теория, которая так же далека от науки, как небо от земли (1934).

Люди, которые так же далеки от марксизма, как небо от земли (1934) [311].

Даже если Сталин обращается к орнитологическим метафорам, то они тоже связаны у него не столько с небом, сколько с земной толщей. Пусть Ленин — «орел», но орел все-таки «горный», т. е. воплощающий экспансию хтоники. Сходную семантику, позабавившую Троцкого, получают ласточки как (общекавказский) символ наступающей весны:

Подземные силы освободительного движения заработали… Привет вам, первые ласточки! (1912)

Помимо гор, обозначением агрессивно вырастающей подземной мощи может стать у него что угодно — например, Хеопсова пирамида, которую он как-то раз — ни к селу ни к городу — противопоставил «конференции ликвидаторов». Бессмысленная в этом полемическом контексте, пирамида выступает как символическая обмолвка, как нечаянная весть о духовной родине — древнем рабовладельческом социализме. Безусловно, его аграрные красоты родственны и общереволюционной сезонной аллегорике, знакомство с которой он продемонстрировал в своем тропаре, посвященном социалистической Пасхе (1912):

Постановили рабочие именно сегодня, в день Первого мая, когда природа просыпается от зимней спячки, леса и горы покрываются зеленью, поля и луга украшаются цветами, солнце начинает теплее согревать, в воздухе чувствуется радость обновления, а природа предается пляске и ликованию, — они решили именно сегодня заявить всему миру, громко и открыто, что рабочие несут человечеству весну и освобождение от оков капитализма.

Получился неприхотливый гибрид его давних отроческих пасторалей с партийно-газетной лирикой и, скажем, Словом Кирилла Туровского в новую неделю после Пасхи:

Ныня солнце красуяся к высоте въсходить и радуяся землю огреваеть; взиде бо нам от гроба праведное солнце Христос и вся верующая ему съпасаеть <���…> Днесь весна красуеться, оживляющи земное естьство: бурнии ветри, тихо повевающе, плоды гобьзують и земля, семена питающи, зеленую траву ражаеть. Весна убо красная вера есть Христова <���…> Ныня древа леторасли испущають, и цветы благоухания процвитають, и се уже огради сладъку подавають воню; и делатели с надежею плододавца Христа призывають.

Но в общем такие ботанические узоры ему достаточно чужды, и сама идея прорастания примет у Сталина более сумрачные формы. Да и никогда не было у него крестьянско-народнического культа именно кормящей почвы, «землицы» как таковой. Весь вопрос в том, что он, собственно, понимал под «матерью-землей». А под ней понималось многое, включая житейский опыт, тавтологическое «вырабатывание из работы», будничный практицизм. В борьбе за власть Сталин обошел всех своих русских и еврейских соперников, в частности по тем же причинам, по которым на любом российском рынке кавказский торговец побеждал своих местных конкурентов. Была в нем эдакая гурджиевско-микояновская деловая хватка, некий восточно-купеческий аналог мануфактурному реализму Энгельса и адвокатской приземленности Маркса.

В сталинском мышлении всегда доминирует эта приверженность низшим, непосредственно ощутимым слоям бытия, его наиболее реальной — телесной основе, трактуемой как самое существо мира, и здесь прямым аналогом «земли» выступает у него сила , собранная в низовых массах, в большинстве, большевизме. Сила же требует сплоченности и единства , которое станет одним из его главных принципов, соприродных и церковной традиции, и ленинской централизаторской установке. Ядром , или основой , этой сплоченной силы будет партийно-государственный аппарат и в конечном итоге сам Сталин. В этническом отношении базисное начало запечатлено в его неуклонно крепнущем русском патриотизме и национализме, а в плане государственном — отождествится с создаваемой им сверхмощной державой.

В психологическом аспекте поведенческий адекват «земли» — это обращение к элементарно-аффективному ядру психики, в понимании и эксплуатации которого Сталин не имел соперников [312]. Главным орудием его политической магии всегда будут иррационально-базисные воля и вера. В концептуально-методологическом плане этой тенденции отвечает неизменный сталинский редукционизм, вышеуказанное стремление в серии вопрошаний и ответов дойти до глубинной и вместе примитивной основы, источника, корня любой проблемы (часто Сталин предпочитает, в целях дальнейшего лавирования, приводить не одну, а несколько «основ»). С точки зрения тактических решений это блистательное, восхищавшее Черчилля, умение мгновенно схватывать суть политической ситуации. Марксистский материализм счастливо совпал с этой его тягой к грубо-вещественному, физиологическому восприятию корней жизни, большевизм дал ему средства для овладения ею.