Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Практически в каждой из стран региона заново поверили в возможность перемен, чему в немалой степени способствовали и численность тех, кто был готов к сопротивлению режиму, и ободряющий пример падения прочно устоявшихся авторитарных режимов Бен Али, Мубарака и Каддафи. В первых двух случаях лидеры и их окружение были свергнуты исключительно собственными силами граждан этих стран. Ливийцы тоже самостоятельно восстали против режима Каддафи и свергли его, но с помощью Военно-воздушных сил НАТО, которая была предоставлена по их просьбе и с санкции ООН. По замечанию бывшего редактора «Financial Times» по Ближнему Востоку Дэвида Гарднера, и европейские, и американские власти уже давно «породнились с кругом региональных диктаторов». Арабские революции стали для таких «реалистов» серьезным испытанием и вызвали непоследовательную реакцию. Так, например, ливийским повстанцам была предоставлена военная помощь, а Бахрейн лишь слегка пожурили за жестокое подавление безоружных протестов [749]. В подавляющем большинстве случаев первые уличные манифестации против режима носили совершенно мирный характер, и это помогало протестующим привлекать на свою сторону мировое общественное мнение. Когда режимы предсказуемо прибегали к репрессиям, протестующие отвечали на это насильственным сопротивлением разной степени ожесточенности. В частности, в Сирии это привело к трагической затяжной гражданской войне. Не менее авторитарным региональным монархиям все же удалось выжить со значительно меньшими проблемами, чем республиканским государствам. В определенной степени этому способствовала несколько бóльшая легитимность их вождей по сравнению с деспотами-самоназначенцами в республиках. Их выживанию (хотя и шаткому) помогли и некоторые осторожные либеральные компромиссы при значительно более весомых экономических уступках, снизивших накал недовольства. Реформы 2011 года в Иордании и Марокко проводились с конкретной целью упредить выдвижение радикальных требований или революционные волнения.

Принцип наследования власти выглядит более приемлемым для стран с правящей монархией, где он является традиционной и основополагающей частью существующего строя, чем для республик, где он рассматривается как очередное оскорбление со стороны узурпатора. То, что и Мубарак, и Каддафи, и Бен Али планировали передать власть одному из сыновей, лишь добавило народу решимости отстранить их. На рубеже веков передача власти по наследству уже состоялась в Сирии, и то, что за этим последовало, вряд ли может служить рекламой такого рода политической преемственности. Хотя поначалу Башар Асад казался существенно улучшенной версией своего жестокого отца Хафеза Асада, свирепость и неразборчивость в насильственных методах подавления мирных (хотя и недолго сохранявших такой характер) протестов против режима напоминали старшего из них. Как отмечал один из ведущих аналитиков ближневосточных революций, «не только диктаторы, но и их сыновья и наследники» стали «рассматриваться как зло и символизировать порочность режима» [750].

Как успешные, так и провальные арабские революции 2011 года фактически не имели лидеров. Там, где, как в Сирии, происходила продолжительная борьба при сохранении старым режимом своего неустойчивого положения, начинали играть более заметную роль организации, включая исламистские. Но в случаях, когда успех революции был едва ли не мгновенным, как в Тунисе и Египте, в массовое сопротивление включались самые широкие слои общества, что было полной неожиданностью для властей. Сам факт невозможности определения (и, соответственно, устранения) лидеров сбивал с толку оказавшиеся под угрозой режимы. Хотя в массовых выступлениях непропорционально важную роль сыграли образованная молодежь и представители среднего класса, самые успешные революции выигрывали от участия бедноты, которая обеспечивала их численно и «которая была настолько обездолена в прежнем мире, что ей нечего было терять в восстании против него» [751]. Естественно, даже уличные демонстрации имели своих неформальных лидеров, но эти люди обычно не принадлежали к каким-либо организациям вроде политических партий или профсоюзов и не являлись «харизматиками». Чаще это были интернет-активисты, нацеленные на распространение информации о демонстрациях и о жесткостях властей при их разгоне, агитируя, таким образом, своих знакомых и вовлекая в протесты еще более широкие круги общественности [752].

Непосредственно после этих арабских восстаний, свергнувших в целом светские диктатуры (каждая из которых тем не менее отдавала в той или иной степени формальную дань уважения исламу), преимущества революций без лидеров обернулись недостатками (как и в 1979 году в Иране). Вакуум спешно заполнили наиболее организованные движения, и новые лидеры были намерены скорее навязывать свою волю, чем достигать консенсуса и создавать институты демократии. На выборах 2012 года в Египте (которые были демократическими как минимум в силу отсутствия фальсификаций при подсчете голосов и заранее известного результата) избирателям пришлось выбирать из двух кандидатов, которые не слишком нравились огромному большинству людей, рискнувших многим ради требования отстранения Мубарака. Это были последний премьер правительства при Мубараке Ахмед Шафик, которого поддерживали военные, и видный член «Братьев-мусульман» Мухаммед Мурси, который выиграл с минимальным преимуществом. Многие нерелигиозные египтяне, подозрительно относящиеся к «Братьям-мусульманам», голосовали за Мурси, посчитав, что поддержка одного из ведущих деятелей режима Мубарака была бы предательством по отношению к людям, погибшим или изувеченным во время революции.

Так же как в других странах, в Египте «Братья-мусульмане» пользовались уважением хотя бы потому, что во времена светского авторитаризма их преследовали и сажали в тюрьмы, а дополнительную популярность они приобрели из-за благотворительной деятельности среди бедняков. Наличие действующей организации означало, что они в большей степени, чем светские либералы, готовы к процветанию в послереволюционной обстановке. Тем не менее похоже, что, как утверждает Оливье Руа, «Арабская весна застала Братьев врасплох» [753]. Исследования общественного мнения в странах арабского мира показали, что глубокие расхождения во взглядах на роль религии в политической жизни характерны для подавляющего большинства стран, за исключением Ливана, где общее согласие относительно того, что она должна быть минимальной, отражает многоконфессиональный характер страны и страх перед возможностью новой гражданской войны на религиозной почве [754]. В большинстве исследованных арабских стран наблюдался растущий консенсус относительно «нежелательности влияния духовенства на политическое поведение простых граждан» при значительных различиях мнений относительно желательных масштабов влияния религиозных структур на решения властей. Однако наибольшее значение для подавляющего большинства респондентов из арабских стран имели экономические проблемы повседневной жизни населения, что было особенно характерно для Туниса и Египта. В первую очередь людей беспокоили безработица и инфляция, следом за которыми шла коррупция [755].