Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Хотя понятие тоталитаризма появилось еще до «расцвета сталинизма» (этим термином обозначают период истории Советского Союза с начала 1930-х годов и вплоть до смерти Сталина в 1953 году) и до прихода к власти Гитлера, чаще всего о нем говорят именно критики как фашизма, так и коммунизма. Термин прижился в их среде еще в 1930-х годах, когда было замечено, что, несмотря на очевидные различия политического курса и целей, у советского и нацистского режимов есть целый ряд примечательных общих черт. И в Советском Союзе, и в Германии была единственная иерархически выстроенная партия, существовавшая параллельно с государственными институтами всех уровней и занимающая по отношению к ним руководящее положение [763]. В обеих странах существовала политическая полиция, действовавшая в 1930-х годах методами террора и насилия (хотя в предвоенные годы в Германии это носило более избирательный характер по сравнению с СССР, где репрессии время от времени становились массовыми). У каждого из этих режимов было собственное идеологическое учение, призванное объяснять прошлое и настоящее и дающее теоретическую основу для толкования любых общественных явлений и процессов. Сами учения были, естественно, совершенно различными, при этом марксистско-ленинская идеология была намного более изощренной, даже в своей сталинистской интерпретации. Каждая из идеологий предлагала свой образ будущего: в нацистском варианте это была расово чистая и могучая великая Германия, а в советском — гармоничное бесклассовое общество. И в одном, и в другом случае воображаемое будущее имело мало общего с шельмованием и жестокими репрессиями настоящего. В Германии миллионы людей верили пропаганде, представлявшей евреев источником мирового зла, и в первую очередь несчастий, постигших Германию в прошлом. В Советском Союзе миллионы людей одобряли казни классовых врагов и верили в миф о том, что тирания Сталина означает власть рабочего класса и «диктатуру пролетариата» [764]. Характерной чертой обоих режимов был и культ личности Великого Вождя.

Определение «тоталитарный» приобрело еще бóльшую популярность после Второй мировой войны, когда его стали применять ко всем без разбора коммунистическим государствам, невзирая как на существенные перемены, которые со временем происходили внутри этих стран, так и на их различия между собой. Например, есть гигантская разница между современным Китаем и современной Северной Кореей. А применять один и тот же ярлык «тоталитарности» по отношению к Польше и Венгрии времен правления коммунистов, Югославии Тито в 1960-х и 1970-х и к Северной Корее при любом из трех Кимов просто бессмысленно. В этих трех европейских коммунистических странах присутствовали отдельные элементы гражданского общества (в Польше особенно важную роль играла католическая церковь), которые напрочь отсутствовали в Северной Корее. Коммунистические режимы всегда были в высшей степени авторитарными (и остаются таковыми там, где до сих пор существуют), но огульно считать все их тоталитарными означает перемещать их в более радикальную категорию, упуская из виду важные различия [765].

Понятие тоталитаризма расплывчато. Есть ученые, отвергающие правомерность его применения к Советскому Союзу в период с начала 1930-х (когда Сталин сосредоточил в своих руках власть) и до смерти Сталина или к гитлеровской Германии с середины 1930-х до военной капитуляции в 1945 году на основании того, что не все происходившее контролировалось с самого верха. Однако если понимать под тоталитаризмом систему, в которой все решает один человек, то ее не существовало никогда. Избегать использования этого термина по подобным основаниям — все равно что отказаться от понятия демократии в связи с изъянами демократического строя, присутствующими в любой стране. Совершенно очевидно, что тотальный контроль, особенно над мыслями, существует только на страницах романа Джорджа Оруэлла «1984» [766]. Но и сам писатель отдавал отчет в том, что, изображая черты, подмеченные им в коммунизме и фашизме, он не описывает действительность, а доводит «тоталитарные идеи … до их логического конца» [767]. Оруэлловский тоталитаризм был сродни тому, что Макс Вебер назвал «идеальным типом» (излишне говорить, что он никоим образом не подразумевал под этим нечто позитивное). Вебер утверждал, что для анализа полезно сформировать представление о политическом или социальном явлении в его крайней или совершенно беспримесной форме — в одном из своих самых известных исследований он сделал это с бюрократией [768].

Схожим образом представляется разумным сформировать представление о тоталитаризме в его максимально строгом, предельном значении. Затем можно рассмотреть, насколько близко отдельные страны подходят к идеальному типу, чтобы обоснованно считаться тоталитарными. Это выглядит предпочтительнее, чем без конца менять определение «тоталитарного», чтобы (как это происходило во времена «холодной войны») иметь постоянную возможность подгонять под него все коммунистические страны вообще или Советский Союз в частности, вне зависимости от масштаба их внутренних изменений. Эта тенденция в свою очередь привела к другому заблуждению, которое наиболее ярко воплощала на своем примере американская ученая дама Джин Киркпатрик, направленная рейгановской администрацией постпредом США в ООН в первой половине 1980-х годов. Благодаря ей получила распространение точка зрения, что все коммунистические режимы являются тоталитарными и что в отличие от авторитарных систем, или, в ее терминологии, «крайне правых автократий», тоталитарные режимы неспособны меняться изнутри [769]. Таким образом, Советский Союз, например, оказывался неспособен к переменам, инициируемым советским строем или обществом. Сторонники этого широко распространенного мнения смешивали абстрактную идею тоталитаризма и реально существующие коммунистические государства. Они не видели, что целый ряд коммунистических режимов постсталинской эпохи стал представлять собой скорее авторитарные, чем тоталитарные системы и что внутри самих правящих компартий существовало разнообразие мнений, скрываемое монолитным фасадом, представленным на обозрение собственных обществ и внешнего мира.

Приверженцы учения о «тоталитаризме, не подверженном изменениям», помимо прочего, упускали из виду и значение успехов образования в коммунистических странах — не только всеобщей грамотности, но и значительного расширения слоя людей с высшим образованием. Если «в коммунизме содержались семена его разрушения» (перефразируя слова Маркса о капитализме), то они заключались в образовании. Определенная степень образованности делала людей восприимчивее к новым идеям и менее склонными к некритическому восприятию обветшалых догм. Те, кто считал, что коммунистический строй обладает иммунитетом к изменениям, идущим изнутри системы, недооценивали тот факт, что инструментом преобразований могут быть лидеры, которые играли важную роль как в переходе к коммунизму, так и в обеспечении его устойчивого существования.