Олег Кузнецов - Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий

Иными словами, вместо борьбы с Крымским ханством или организации грабительских набегов на его окраины Сигизмунд II Август предписывал князю Дмитрию Вишневецкому выполнять охранно-полицейские функции на границе, препятствуя казакам, которыми он предводительствовал уже несколько лет, совершать нападения на владения крымчаков, лишая их тем самым одного из важнейших источников существования. Также король Польский и великий князь Литовский ему предписывал держать под контролем те места, где московские служилые люди могли бы сооружать полевые укрепления, используя их в качестве баз снабжения и опорных пунктов для организации тактической разведки в Диком поле. Последнее требование Д.И Вишневецкий, принявший вассальные обязательства по отношению к русскому царю, также исполнить не мог из опасения лишиться материально-технической и денежной поддержки Москвы, да и предотвращать набеги казаков на кочевья крымских татар и отказываться от командования ими он вряд ли собирался. Фактически, послание Сигизмунда II Августа представляло собой ультиматум: или полное подчинение и смирение и отказ от грабежа окраин Крымского ханства и контактов с Москвой, или монаршья «месть» (аналог русской опалы) — лишение всех прав и ссылка.

Но последней каплей, переполнившей чашу терпения князя в его отношениях с верховной властью польско-литовского государства и склонившей его к переходу на службу московскому царю, думается, стало посольство пана Довгирда в Бахчисарай, точнее — его документы, которым было не суждено добраться до места назначения, поскольку они были перехвачены русскими служилыми людьми под началом воеводы Даниила Федоровича Адашева на одном из бродов через Днепр. В своем послании король признавал тот факт, что в 1556 году «наши казаки, шедъ, Очакову убытокъ учинили и судно очаковское взяли, в чем кони перевозили». Однако Сигизмунд II Август предпочел сразу же отмежеваться от князя Вишневецкого, написав следующее: «А взяли то судно те люди, которые намъ изменили, которые съ нашимъ изменникомъ со княземъ Вишневецкимъ с Дмитряшемъ, что къ недругу нашему московскому отъехали… А изменник нашъ князь Дмитряш Вишневецкий ни чьим инымъ умысломъ то делаетъ, делает онъ то недруга нашего московского князя присылкою, межъ насъ тотъ изменникъ недружбу намъ делалъ. И тебе было такому человеку свое жалование давати и послов к нему посылати пригоже ли было? И ты про то ли на насъ кручинишься? А онъ на нашей же земле, крепости для, городокъ былъ доспелъ, а ты наши речи слыша да не утерпелъ, прогнал еси его къ нашему недругу, хотелъ еси ему мстити; и он побоялся отъ меня того, и къ моему недругу побежалъ; такой изменникъ и тамъ въ добрыхъ не будетъ; и самому тебе ведомо, что мы такимъ изменникамъ не спущаемъ; мстимъ, берегучи дружбы и любви и братства. И он того для такой лихой человек к нашему двору не приехал, к недругу нашему московскому побежалъ, и ты, брат наш, ведаетъ и напередъ того съ гонцы своими нам приказывал есиъ о такихъ воровстве лихихъ нашихъ украинскихъ городов людей, и мы такимъ лишимъ не попущали, за все их кажнивали (казнили — О.К .), а тот изменник меж нас с тобою недружбу делал и хондыкереву величеству (турецкому султану — О.К .) недружбу делывал же, меж дву земель многие недружбы учинил. И ныне тотъ человекъ того для къ Москве побежалъ…» [191] Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 71. С. 64, 211. . Впоследствии это послание Сигизмунда II Августа крымскому хану неоднократно использовалось дипломатией Московского государства как наглядное доказательство вероломства его внешней политики. Но стоит ли того в этом винить? Ведь, не откажись он от князя Вишневецкого, его стране пришлось бы вести войну на два фронта — против Московии и против Крымского ханства, в поддержку которого могли выступить Оттоманская Порта и ее восточноевропейские вассалы — господари Буджака (Молдавии) и Валахии. Такой многовекторной войны польско-литовское государство не выдержало бы, а поэтому было решено пожертвовать Д.И. Вишневецким. Так князь Дмитрий стал разменной пешкой в большой геополитической игре, которую вел монарх Речи Посполитой.

Ободренный отступничеством Сигизмунда II Августа от идеи поддержки и усиления гарнизона Хортицкого замка, о чем все-таки сообщил пан Расмус Довгир, добравшись, ограбленный московскими служилыми людьми, до ханского двора в Бахчисарае, в конце лета 1557 года хан Девлет-Гирей I вновь появился у Хортицы с татарским войском, а также с отрядами, присланными ему молдавским господарем, и османскими янычарами на галерах. После продолжительного сопротивления крепость пала, а сам Д.И. Вишневецкий бежал в Черкассы, уйдя вверх по течению Днепра через пороги [192] Кордт В. Материалы по истории русской картографии. Киев: Университетская тип., 1910. Вып. 2. Табл. XV. .

Оттуда в сентябре 1557 года он официально обратился к Московскому престолу с просьбой о покровительстве, предлагая одновременно передать в состав Русского государства земли Черкасского и Каневского поветов Великого княжества Литовского. Как следует из московских летописных источников, «… писал из Черказ да ис Канева к царю и великому князю князь Дмитреи Ивановичь Вишневецкои, что он с Днепра с Хорхитинского острова (т. е. с острова Хортицы — О.К .) пошел, потому что корму не стало у него, и казаки от него разошлись, а царь Крымской пошел на его город да Турского люди (турки — О.К .) многи в судех да Волохи (молдаване — О.К .), и он за кормом не сел в городе, а пришед, засел Черкасы и Каневы, и государь как велит?» [193] ПСРЛ. Т. XIII, ч. I–II. С. 286; ПСРЛ. Т. XXIX. С. 259. . Царь Иван IV Васильевич, как и король и великий князь Сигизмунд II Август боявшийся войны на два фронта, велел ему возвратить староства польско-литовской короне, а самому приехать в Москву: «царь и великий князь писал князю Дмитрею Ивановичю, а велел ехати к собе, а Черкасы и Канев велел королю отступитца, потому что царь и великий князь с королем в перемирие» [194] Там же. . Остается только предполагать, как бы развивались события Ливонской войны, да и все русско-польские отношения, если бы Д.И. Вишневецкому все-таки удалось реализовать свои замыслы, и земли Черкасского и Каневского староств вошли в состав Московского государства, однако занятия ретропрогностикой — дело неблагодарное.

Исход князя Вишневецкого из Черкасс, Канева и Хотрицы на службу русскому царю после того, как в своей поддержке ему отказал Сигизмунд II Август, еще раз доказывает наш тезис о том, что он за все время своей многолетней службы польско-литовской короне никогда не был самостоятельной военно-политической фигурой, всегда находился в полной материальной зависимости от своего сюзерена, а днепровское казачество, служившее князю, не являлось тогда сколько-нибудь самодостаточной военно-служилой корпорацией Великого княжества Литовского, если вообще существовало в принципе как узаконенное социальное явление. В связи с этим следует вспомнить слова Сигизмунда II Августа к литовскому канцлеру пану Н.Х. Радзивиллу Черному, сказанные в связи с отъездом в 1553 году князя за покровительством турецкого султана, в которых он ставал на одну плоскость казаков и холопов. В том же духе польско-литовский монарх высказался в своем письме (листе) крымскому хану летом 1557 года: «…Вишневецкий тамъ долго бытии не мелъ, а подданным своим справедливости стало бы ся зъ нимъ, а сторожи съ того замочку для шкоды межи панствъ не напереказе было бы твоимъ людемъ, брата нашего, але и овшемъ пожитку и помочи» [195] Книга посольская Метрики Великого Княжества Литовского… № 91. С. 142. . Как мы видим, король Польский и великий князь Литовский прямо именует гарнизон Хортицкого замка «подданными» князя Вишневецкого, т. е. феодально зависимым населением (фактически, холопами), и вполне определенно говорит, что сам князь без поддержки монарха был не способен самостоятельно осуществлять сколько-нибудь серьезные административные и военные действия, что также вполне соответствовало действительности (достаточно вспомнить провал с ремонтом Черкасского замка в 1550–1552 гг.).