Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 2

Что касается самого народа — нет, их нельзя обвинить в народофобии. Но если посмотреть на их отношение к народу — вы с удивлением поймете, что и оно — совершенно одинаковое. В их понимании, народ у нас хороший, добрый, в истории много пострадавший. Вот только наивный слишком и неиспорченный. И потому — сам править он не может, и выбрать нормальных представителей, чтобы править — тоже не может. Должно пройти много времени для того чтобы народ наш стал способен отличать политическое добро от политического зла, а политических праведников — от грешников. И пока — народ не готов к реальным выборам, его надо менять, его надо воспитывать. А пока — власть должны осуществлять лучшие люди страны. От имени этого народа и во благо народа.

Вот в этом — кардинальное отличие нас от, скажем, отцов-основателей США. Отцы — основатели США исходили из того, что народ есть таков, каков он есть и его не надо искусственно улучшать. И что народ, каким бы он ни был — здесь и сейчас способен сам позаботиться о себе и избрать представителей, которые смогут осуществлять власть. И это — один из краеугольных камней американской государственности — люди должны сами заботиться о себе и выбирать власть в том числе. Мы же к этому не пришли и в двадцать первом веке. Практически в любых мемуарах любого русского политика — можно найти «народ не готов», «о народе надо заботиться». Сам Милюков — несмотря на то, что был отцом февраля — понимал ситуацию именно так.

И в критический момент — это дало о себе знать самым страшным образом. Когда они остались друг напротив друга, с одной стороны — сбросивший Царя русский политический класс (и Совет рабочих, матросских и солдатских депутатов в том числе) и вышедший на улицы народ, во главе со взбунтовавшимися солдатами гарнизона и матросами Балтийского флота — русский политический класс начал лихорадочно думать: как же загнать народ обратно в стойло. Они думали об этом, разница между Лениным и Керенским была только в этом — одному надо было загнать сейчас, другому — чуть погодя, Ленину надо было силами народа спихнуть и февральскую власть. И все прекрасно, в общем-то, понимали, чего хотят люди. Мира — во что бы то ни стало. И к этому все шло. Но одного звонка президента Вильсона хватило, чтобы все переиграть. Для любого русского политика — то что говорил Вильсон было важнее того что говорил народ.

А Ленин… Ленин это просто следующая ступень. Политическая уголовщина. Которую можно выразить одной фразой — дай народу то, что он хочет и неважно, насколько это дико, потом все равно сумеешь отнять. Народ хотел мира — народ получил мир. Брестский. А потом и войну. Великую отечественную.

Петр Струве — один из полузабытых политиков начала 20 века. Философ. Его наследие в России практически неизвестно. Почти никто не помнит что Струве — последний министр иностранных дел России — в правительстве Врангеля — и это единственный государственный пост, который он занимал.

Но в его время — Струве знала вся Россия. В начале 20 века он был для многих сначала кумиром, он участник второго съезда РСДРП, потом один из основателей партии кадетов. После выхода сборника "Вехи", в котором ряд авторов, в том числе и Струве — бросили в лицо интеллигенции ряд обвинений, после чего стал одним из самых ненавидимых людей в интеллигентской тусовке. Редкий интеллигент того времени не «прошелся» по Струве, а Павел Милюков например организовал специальный тур лекций только для того, чтобы разоблачить и опровергнуть написанное в "Вехах".

Человек, вызывающий такие полярные эмоции — заурядным быть точно не может.

Петр Струве был шестым сыном Бернгарда Струве, пермского губернатора. С рождения крещен в православие, вырос в славянофильской идейной среде.

Окончил гимназию в Петербурге, поступил в университет на Естественный факультет, с которого был вынужден перевестись на юридический по болезни. Согласно его собственным воспоминаниям, в университете студенты делились на народников и марксистов: он вместе с приятелем, М. Туган-Барановским примкнул к марксистам. Диплом первой степени. С 1889 года — в составе деятелей оппозиционного Комитета грамотности Вольного экономического общества. Во время учебы в университете — был в одном социал-демократическом кружке с Надеждой Крупской.

Струве — из первого поколения марксистов в России, и в этом качестве он участвовал в идейной борьбе с народниками. Но помимо Маркса, Энгельса — на него сильное влияние оказали труды Ф. Листа, отстаивавшего создание сильной национальной экономики (в принципе, Путин в настоящее время пытается следовать идеям Листа, в то время им следовали такие люди как Витте и Менделеев). "Национальная система" Листа произвела на молодого Струве огромное впечатление, с тех пор у него появляется две доминанты, которым он будет следовать всегда.

1. Сильная экономика абсолютно необходима стране и является императивом, более важным, чем например предотвращение страданий крестьян.

2. Социализм должен иметь в себе сильный национальный компонент, социалист должен быть патриотом.

Немного вернемся назад. В чем был спор марксистов с народниками?

Ф. Энгельс в письме к П. Лафаргу

Россия много потрудилась над созданием крупной национальной промышленности; развитие этой промышленности сразу приостановится, так как голод лишит её единственного рынка сбыта — внутреннего рынка…

Карл Маркс, «Капитал» (Т. 1. Гл. 24.)

Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок…

Принципиальный разрыв народников с марксистами заключался в том, что марксисты довольно равнодушно наблюдали за разрушением крестьянского социума, считали его неизбежным и даже желательным для политического и исторического движения вперед. В то же время — народники считали необходимой крестьянскую революцию, они не считали желательным разрушение крестьянского социума под напором капитализма. И если вдуматься в это — то получается, что марксисты шли против «генеральной линии» нашей интеллигенции — народофилии и представлении о крестьянском социуме как некоем «резервате», откуда можно черпать ресурсы для исправления «погрязшей в грехе» городской России. То есть — марксисты в России не были тождественны интеллигентам, они им противостояли. Необычно, не правда ли.

А если мы продолжим мысль дальше — то вдруг поймем, почему из всех марксистов в 1917 году адекватным оказался только Ленин. Для марксистов — слово народник являлось ругательством, с народниками они вели борьбу как минимум тридцать предыдущих лет, и эта борьба, как часто и бывает в таком случае — сделала обе стороны не способными к нормальному диалогу друг с другом. Но в 1917 году произошла совсем не та революция, которой хотели марксисты — и они неожиданно для себя оказались лицом к лицу с миллионами вооруженных крестьян. Крестьянин вовсе не собирался санкционировать капитализм в России просто потому, что так сказал Маркс — что путь к социализму лежит через капитализм. И слушать марксистов он собирался ровно до тех пор, пока они говорили то что вооруженные крестьяне хотели слышать. Выхода у марксистов было два — либо принимать то, что есть, и это при том, что для плехановцев любое отклонение от Маркса было как личное оскорбление. Или присоединяться к имущим классам и бороться за капитализм — что многие и готовы были сделать.