Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 2

С другой стороны — это все не на пустом месте. Не думаю, что Павел Милюков так уж одобрял терроризм. Попытки сдвинуться вправо, в легальное поле были, но они моментально пресекались гвалтом первичных ячеек. Те открыто заявляли, что если партия будет праветь, все избиратели уйдут от нее к РСДРП. То есть многие избиратели кадетов были не кадетами, они просто голосовали за наиболее близкую к запрещенной РСДРП легальную альтернативу.

Оттого — все программы кадетов страдают недосказанностью. Не думаю, что Милюков хуже Ленина понимал, что на самом деле хочет избиратель. Просто он не мог ему это дать — все, включая образование, жизненный опыт, опыт поездок за рубеж — восставали против этого.

7. Меньшевики, большевики и эсеры. По сути это были две большие группы — неонародники (эсеры) и марксисты (меньшевики). Большевики были где-то посередине — кстати, по численности они всегда были на последнем месте из всех трех.

Это были леваки. Часто с террористическим крылом в партии. Но они реально пользовались поддержкой населения. И у них была программа.

Что касается их программы для города — у них была обычная социальная программа, которая и была к 70-м годам реализована — 8-часовой рабочий день, пенсионное страхование, оплата медицины работодателем. Обращу внимание — ни одна из этих партий не предлагала обобществить заводы! А вот программа для села…

Все, в общем-то, понимали идущий от крестьян запрос — земли! Но вот как его выполнять… Удивительно, но и левые понимали, что если все отнять и поделить — то тем самым они убьют крупные производительные хозяйства и Россия лишится главного источника экспортного дохода. Потому — пытались, как то выкрутиться. Кто-то предлагал отнять не все, а часть. Меньшевики предлагали муниципализацию — то есть отнять, но решение о перераспределении спустить на места, в земства и решать по ситуации. И опять — никто, в том числе большевики — не предлагал колхозы. Если бы большевики сказали тогда про колхозы — крестьяне сочли бы их врагами.

Изучая программы левых партий к той поры — приходишь к необычному и очень неприятному выводу. Никто из них не предлагал ничего из того что в итоге было сделано в СССР. Все понимали пагубность постулата «отнять все и поделить» — видимо, даже Ленин.

Просто в 1917 году произошел ДЕФОЛТ ВСЕЙ РОССИЙСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКИ. Она оказалась неадекватной реальным запросам народа, она не смогла никого возглавить, а воспитательный характер самой публичной политики для общества — оказался близок к нулю. Ни один из публичных политиков кроме Ленина — не смог повести за собой.

Просто народ, в короткий период времени — сделал то что хотел и то о чем давно мечтал. А потом — начал искать тех политиков и ту политическую силу, которая легализует захваченное силой и которая не накажет за содеянное — убийства, разбои, погромы, мятеж, измена Родине. Просто Ленин в силу своей аморальности и беспринципности — оказался единственным, кто смог на это пойти. Потому — вчерашние убийцы и погромщики пошли за ним.

Потом расплатившись свободой на долгие семьдесят лет.

Если брать в целом всех политиков России того времени — то у них была одна общая черта, свойственная и левым и правым, без исключения. Это было глубокое неуважение права собственности и закона вообще. Неуважение к закону как средству регулирования общественных отношений мы можем встретить как у правого Тихомирова, так и у многих левых, которым закон мешал совершить революцию. Но главный закон, который все ненавидели — тот, что запрещал брать чужое.

Что еще удивительнее — это не вписывается в марксово предоставление о противостоянии пролетариев и капиталистов, это не противостояние бедных и богатых. Как я показал на страницах этой книги — не платили налоги в основном богатые крестьяне, участвовали в аграрных беспорядках в том числе и состоятельные крестьяне, русские капиталисты по своему хищничеству — похожи больше на современных корпоративных рейдеров. Стремление отнять чужое было свойственно всем слоям русского общества, и в Февральскую революцию — устроили совсем не бедные люди и совсем не потому, что у них денег на хлеб не хватало. Планы массовой экспроприации чужой собственности, вынашиваемые разными, прежде всего московскими группировками — вообще по моему аналогов в том времени не имеют.

Что касается «крестьянского вопроса»… это кстати изобретенный историками эфемизм для сокрытия истинной проблемы. Никакой крестьянской проблемы не было, земля и так уже на семьдесят процентов принадлежала крестьянам. Была проблема распада общины и разделения крестьянского социума на бедных и богатых. И большинство — хотело отнять землю у богатого меньшинства, в основном уже таких же крестьян — а закон не давал. Это не проблема крестьянского безземелья, это проблема беспредела. Крестьяне выждали момент, сделали как хотели — а потом начали искать тех, кто политически это оформит и не накажет.

Это тем более удивительно, потому что в России того времени юридический институт права собственности существовал, и юридическая защита, которую предоставляло титулам собственности государство — было ничуть не хуже, чем в других странах, в том числе в США. В России не практиковались экспроприации, существовали адвокатура, суды, развитое гражданское законодательство. В 1916 году был подготовлен новый Гражданский кодекс, самый современный на тот момент. Самодержавная власть могла быть какой угодно — но никто не упрекнет ее в том, что скажем, Николай II воспользовался своими правами самодержца, чтобы у кого-то завод отжать. Или банк. Не было этого!

Напротив, именно Дума, парламент, демократически (volens nolens) избранный — быстро стал инструментом передела собственности, проникновения денег в политику, а во время войны — стал настоящим клубом корпоративных рейдеров, где к дерибану и отнятию чужого — так или иначе были причастны все. И самый поразительный вывод, к которому я пришел — Российская Империя в 1917 году рухнула во многом потому, что государство препятствовало МАССОВОМУ желанию произвести незаконный и насильственный передел собственности.

Право собственности в России было. Закон был, инструменты защиты были. Не было одного — уважения. Этим — Россия отличалась от всех.

Один из фундаментов, на которых историки советского разлива строят миф о неизбежности и даже желательности той революции, которая у нас произошла и в том виде, в каком она у нас произошла — есть миф о том, что Российская Империя якобы была в каком-то уникальном по историческим меркам тупике, связанном с крепостным правом и слишком поздней его отменой и неразрешимостью возникших противоречий иначе как революционным путем. При этом, если мы посмотрим на историю других стран — то увидим, что это не так. В Германии, например — крепостное право во многих ее частях отменили в период с 1800 по 1840 год, то есть ненамного раньше чем у нас. В США рабство отменили одновременно с нами. В Венгрии крепостное право фактически сохранялось до 1918 года.