Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Впрочем, не менее важным было то обстоятельство, что многие крайне правые в 1968 году продолжали открыто ненавидеть де Голля. У одних корни этой вражды уходили во времена освобождения и последующего изгнания сторонников Петена из государственного аппарата. У других она подпитывалась горечью из-за утраты Алжира — чувством, разделяемым миллионами европейских поселенцев, вынужденно вернувшихся во Францию, военных и носителей правых взглядов, включая и бывших сторонников де Голля. Некоторые из них оставались ярыми антиголлистами, но другие считали генерала наименьшим из возможных зол. Ключевой фигурой в лагере вторых был Жан-Луи Тиксье-Виньянкур. В 1940 году этот деятель был правым депутатом парламента и сторонником правительства Виши. В конце алжирской войны он выступил в качестве защитника тех, кто бунтовал против де Голля, включая нескольких приговоренных к смертной казни. Кроме того, Тиксье-Виньянкур представлял правых антиголлистов на президентских выборах 1965 года. В 1968 году, однако, он решил, что главный враг — коммунизм, а де Голля необходимо поддержать. В это же время и сами власти вели осторожные переговоры с бывшими сторонниками Algérie Française. Сам де Голль ничего не обещал, хотя он понимал, что Массю хочет амнистии для военных, осужденных за мятеж в начале 1960-х. В конце концов, его правительство объявило такую амнистию летом 1968-го. Другие же голлисты вели более конкретные разговоры с ветеранами алжирской кампании, причем иногда с теми самыми людьми, против которых они некогда боролись 107.

На протяжении всего мая некоторые голлисты без лишнего шума работали над созданием или возрождением организаций, которые могли бы защитить Пятую республику. Жак Бомель, депутат от департамента Сена, свел вместе лидеров различных групп, в основном «старых бойцов» (anciens combattants). Пьер Лефран возродил Национальную ассоциацию в поддержку действий генерала де Голля (Association Nationale pour le Soutien de l'Action du Général de Gaulle) и «Службу гражданского действия» (Service d'Action Civique), основанные в 1958 и 1960 годах соответственно 108. Эти организации образовали Комитет защиты республики — КЗР (Comités de Défense de la République). В течение следующих двух недель они мало что смогли сделать — им даже не удалось защитить штаб-квартиру голлистского молодежного движения. Тем не менее в КЗР за это время вступили 14 тысяч человек в Париже и 7 тысяч в провинциях, что заметно превышало численность любой левой группировки из числа противостоявших ему. Новое движение использовало вполне прогрессивную лексику, хотя некоторые из тех, кто был с ним тесно связан, — например Шарль Паскуа, — вышли из правого крыла голлистов или вообще принадлежали к той части правых, которая заигрывала с насилием.

Приблизительно 27 мая в голлистской среде заговорили об организации демонстрации в поддержку де Голля. Сначала она планировалась на 31, а потом на 30 мая. Очевидный провал Гренельских соглашений подтолкнул инициаторов этого плана от слов к делу. Пьер-Шарль Криг, депутат Национального собрания от Парижа, тоже заговорил о демонстрации после того, как в ночь с 28 на 29 мая была сожжена редакция его газеты La Nation . Как это часто бывало с голлистскими инициативами, активисты действовали как будто самостоятельно, но при этом вели негласные консультации с людьми из окружения де Голля, получая от них поддержку. Сам генерал, похоже, не знал об этих маневрах — он гордился тем, что остается выше закулисных сделок и организационных деталей. Однако его отлет в Германию и возвращение во Францию сделали вопрос о планируемой манифестации еще более актуальным. Жак Фоккар уговорил генерала перенести запланированное на 30 мая выступление с восьми часов вечера на половину пятого, чтобы оно предшествовала массовому мероприятию и вдохновило его участников.

Голлисты промаршировали от площади Согласия до площади Звезды. Это была родная территория парижской буржуазии — вдалеке как от захваченного студентами Латинского квартала, так и от расположенных вокруг площади Бастилии восточных районов города, где обычно устраивали свои демонстрации левые силы. Организаторы нервничали. Полиция ожидала, что в акции примут участие 20–30 тысяч человек, а этого едва хватило бы, чтобы заполнить просторную площадь Согласия. Но, как оказалось, людей пришло гораздо больше. Организаторы заявили о миллионе участников; реальные цифры, вероятно, колебались между 300 и 500 тысячами. Как и в случаях с остальными манифестациями мая 1968 года, никто не мог предъявить точных цифр, но все указывало на то, что эта демонстрация стала крупнейшей за год 109. Левые выдвигали мрачные теории заговора — правые поступали точно так же в начале месяца. Они утверждали, что демонстранты ходили кругами, чтобы визуально увеличить свою численность 110.

Сторонникам правительства больше не нужно было выдвигать конкретные предложения: они просто выступали против «беспорядка». На голлистской манифестации никто не произносил речей, а транспарантов было немного. В основном организаторы вмешивались тогда, когда нужно было предотвратить что-то нежелательное — например, не допустить нападения на оппонентов и продолжения демонстрации после ее официального завершения, — а не для того, чтобы побудить участников к действию. Манифестанты утверждали, что представляют «молчаливую» Францию, и молчание — или, по крайней мере, отсутствие конкретных заявлений — отвечало их целям. Среди демонстрантов иногда вспыхивали разногласия — так было, например, когда кто-то из них начал скандировать лозунг «Кон-Бендита — в Дахау!». Но в целом мероприятие прошло без происшествий: в центре действа неизменно оставались французский триколор, «Марсельеза» и Могила Неизвестного Солдата.

С одной стороны, 30 мая стало для де Голля моментом триумфа — речь, произнесенная им на манифестации, воодушевила его сторонников и, казалось, напомнила о его блистательном прошлом. Но с другой стороны, собственная победа сбила де Голля с толка. Самый большой успех сопутствовал ему в тех случаях, когда он, как это было в 1940 году или в конце алжирской войны, делал то, чего никак не ожидали от консерватора. Именно так ему удавалось воодушевлять левых и представлять свои проекты в виде авантюрных и драматичных начинаний. Демонстрация 30 мая, однако, была преимущественно буржуазной. Теперь казалось, что де Голль представляет порядок и стабильность, а не риск и авантюризм.

Осознание того, что порядок и стабильность победят, пришло далеко не сразу. Директор провинциального лицея, написавший статью о «школьном бунте», позаботился о ее точной датировке — он завершил ее 3 июня. «Но через две недели, — добавлял он, — материал может утратить актуальность» 111. Окончание учебного года несколько улучшило ситуацию для властей. Работодатели и государство приняли Гренельские соглашения — хотя они и не были подписаны профсоюзами, — и большинство забастовщиков в июне вернулись к работе. Еще более важным было то, что правительство назначило на конец июня парламентские выборы. Сам факт проведения выборов означал поражение для многих протестующих, настаивавших на том, что «подлинная демократия» базируется на массовых манифестациях и публичных ассамблеях. Кроме того, «гошистские» партии, столь активные в 1968 году, практически не имели электоральной поддержки, а сами выборы зачастую вообще их не интересовали. Следовательно, борьба за Национальное собрание противопоставляла голлистам традиционные левые силы, прежде всего коммунистов. Теперь именно на них можно было возложить вину за майские события 1968 года — пусть даже они и не слишком были в них замешаны.