Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

«Третий мир»

Другим важным трендом, отличавшим немецкий радикализм того времени, был интерес к «третьему миру». Увлеченность радикалов Южной Америкой, Азией и Африкой отчасти подогревалась их общением с представителями других континентов, которые приезжали в немецкие университеты в рамках студенческого обмена. Более того, концепт «третьего мира» предлагал способ, с помощью которого можно было обойти разделение на Восток и Запад, столь очевидное в Германии. В то время, когда рабочий класс богатых стран, и особенно Германии, примирился с жизнью при капитализме, партизанские войны за пределами Европы казались настоящим мотором революции.

Симпатия к подобным движениям выливалась в повышенный интерес к протестам афроамериканцев и, в частности, в увлечение американскими «черными пантерами». Отсылки к «третьему миру» и/или к небелым меньшинствам в Германии всегда оставались несколько отвлеченными, поскольку здесь, в отличие от США, не было заметного сегмента небелого населения. Упоминания об империи тоже звучали довольно абстрактно. Некоторые немецкие левые в 1954–1962 годах участвовали в кампании против французского присутствия в Алжире и часто осуждали «империализм» США. Однако при этом они, подобно их британским единомышленникам (см. главу 7), редко обращались к имперской истории собственной страны, что, впрочем, не помешало студентам Гамбургского университета сбросить статую колониального чиновника Германа фон Висмана, предварительно измазав ее красной краской и йогуртом из университетского кафетерия 17.

В практическом плане увлеченность немецких студентов «третьим миром» выражала себя в протестах по поводу конкретных событий. Состоявшийся в 1966 году берлинский показ фильма «Прощай, Африка» ( Africa Addio ), одним из героев которого стал расист по прозвищу «Конго», спровоцировал демонстрации. Фильм особенно уязвил немецких радикалов из-за сцены, в которой Зигфрид Мюллер («Конго»), бывший солдат вермахта, ставший наемником, казнит чернокожего пленного 18.

Вьетнамская война приобрела в ФРГ особый резонанс. Вьетнам, как и Германия, был разделенной страной, где поддерживаемая американцами половина противостояла другой половине, управляемой коммунистами. Американцы не упускали возможности напомнить немцам об этом факте, но этим сопоставление и ограничивалось. На деле же Западная Германия, в отличие от Южного Вьетнама, была демократическим государством, а ее стратегическое значение было гораздо выше. Немецкие консерваторы желали американской победы во Вьетнаме, но они были заинтересованы и в том, чтобы процесс ее достижения не отвлекал США от главной сцены «холодной войны», которая, как они считали, находится в Европе. Оставив пост канцлера, Аденауэр в частной беседе говорил о том, что американская интервенция во Вьетнаме казалась ему «катастрофой», поскольку США рисковали «глубоко увязнуть в трясине Юго-Восточной Азии», в то время как «решающим регионом по-прежнему была Европа» 19. Об отправке немецких войск во Вьетнам речи не было — перевооружение Западной Германии разрешили только после ее вступления в НАТО в 1955 году, а западногерманским солдатам было запрещено служить за пределами своей страны. Тем не менее Западная Германия была более уязвима перед американским давлением, чем большинство других европейских стран. На ее территории размещался значительный американский контингент; кроме того, ФРГ обязали приобретать американскую военную технику для собственных вооруженных сил. Немцев также убедили отправить в Южный Вьетнам невоенную помощь — корабль-госпиталь.

Отношение США к Западной Германии было двояким. С одной стороны, американцы постоянно изображали Германию как одного из своих сильнейших союзников, а Западный Берлин как форпост свободы. Именно отсюда и знаменитая речь Кеннеди «Ich bin ein Berliner» 1963 года, и более грубое замечание Хрущёва о том, что Западный Берлин — «яички Запада». Но, с другой стороны, США всегда осознавали зависимое положение Германии. Несмотря на все свои красивые слова, Кеннеди подчинил интересы Германии своим отношениям с Советским Союзом, а его преемник Линдон Джонсон обобщил свои воззрения на то, как нужно обращаться с немцами, в следующей фразе: «Вы продолжаете гладить их по голове, но время от времени бьете по яйцам» 20.

Широкое американское присутствие в ФРГ также предоставляло особые возможности для выражения недовольства политикой США во Вьетнаме — в первую очередь это относилось к Западному Берлину. Город использовался в качестве витрины западных ценностей, а это означало, что он становился сценой для своего рода политического представления, в которое все шире вовлекались левые студенческие активисты. Западный Берлин управлялся по специальным правилам. Деятельность коммунистической партии здесь была разрешена даже с 1956 по 1968 год, когда коммунисты были вне закона на территории Западной Германии. Дешевое жилье и тот факт, что жители Западного Берлина освобождались от военной службы, привлекали в город левых радикалов. По некоторым оценкам, четверть самых активных студенческих радикалов ФРГ проживала в Берлине. Гёц Али, с ноября 1968 года обучавшийся в Свободном университете, позднее говорил, что консервативные земли южной Германии должны вознаградить Берлин за то, что город «забрал себе их потенциальных бунтовщиков» 21.

В феврале 1966 года на демонстрацию против войны во Вьетнаме в Берлине вышли 2 тысячи человек. За ней последовала целая серия городских протестов, кульминацией которых стал марш, прошедший в начале 1968 года. Тогда в Берлин со всей Европы съехались активисты радикальных движений — город оставался столицей европейского протеста до начала майских событий в Париже.

Однако наиболее драматичным моментом для внепарламентских левых стала демонстрация, посвященная другой неевропейской проблеме. В июне 1967 года немецкие и иранские студенты выступили против визита в Западный Берлин иранского шаха: активисты были недовольны тем, что в их городе находится авторитарный правитель. 2 июня, во время манифестации, полицейский Карл-Хайнц Куррас застрелил студента Бенно Онезорга. Эта смерть и тот факт, что Куррас был впоследствии оправдан, возмутили многих. Именно с этой вехой некоторые связывают начало радикализации студенческого движения, которая потом вылилась в терроризм — не случайно одна из террористических группировок даже взяла название «Движение 2 июня». Кстати, самого Онезорга нельзя было назвать радикалом. Он состоял в браке, а его жена ждала ребенка; он был членом протестантской студенческой ассоциации и никогда прежде не участвовал в демонстрациях.