Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

ГДР и сама стремилась «насолить» своему западному сопернику. Так, она снабжала информацией тех, кто расследовал нацистское прошлое западногерманских чиновников, и помогала Беате Кларсфельд — хотя и в самой ГДР было немало бывших нацистов, игравших заметную роль в общественной жизни. Когда похоронный кортеж с телом Бенно Онезорга ехал по восточногерманскому шоссе, населению было рекомендовано демонстрировать свое сочувствие погибшему, но западногерманские власти считали, что в действительности правящая партия ГДР была обеспокоена возможными волнениями в собственных университетах: «Все свидетельствовало о том, что власти Восточной Германии не совсем понимают, как относиться к этому явлению» 30. Можно предположить, что в особом смущении пребывали те восточногерманские чиновники, которым было известно, что убивший Онезорга полицейский на деле является агентом ГДР. В Восточной Германии и особенно в Восточном Берлине было несколько сотен людей, деятельность которых напоминала инициативы «людей 68-го» на Западе. Но в целом особенностью 1968 года в ГДР стало то, что здешние левые, зачастую не желавшие полностью порывать с коммунизмом, не имели никакого отношения к контркультуре рок-музыки и протестов. Молодежь ГДР узнала о «Конго» Мюллере — немецком наемнике, которого так ненавидели западногерманские левые, — из пропагандистских материалов собственного правительства. В ответ кое-кто стал относиться к нему как к герою, имя которого порой упоминалось наряду с группой Rolling Stones 31.

Кризис «внепарламентских левых»

Некоторые восприняли 1968-й как год кризиса немецкого левого радикализма. В апреле молодой маляр, вдохновленный, как считали многие левые, статьями правой прессы, издаваемой концерном Шпрингера, стрелял в Дучке. Тот выжил, но ранение было очень серьезным; Дучке умер одиннадцать лет спустя, так до конца и не оправившись. Он прожил несколько лет за пределами Германии и никогда уже не играл прежней роли в общественной жизни. Характерно, впрочем, что Дучке писал своему несостоявшемуся убийце, настоятельно призывая его включиться в вооруженную борьбу во имя собственного класса, а не против левых студентов. Иногда покушение на Дучке казалось частью того политического театра, с которым он столь плотно был связан. В ответ на покушение демонстрации состоялись даже в Нью-Йорке. К Дучке было приковано всеобщее внимание, для радикалов он превратился в икону. Но одновременно покушение удалило Дучке с политической арены в тот самый момент, когда часть немецкого студенческого движения разворачивалась к крайнему радикализму. Сложно сказать, какую роль сыграл бы Дучке, останься он в строю. Присоединился бы он к некоторым бывшим соратникам, поддерживая насилие? Или же, как Кон-Бендит, обратился бы к более привычным формам политики? Мы никогда этого не узнаем.

30 мая 1968 года, в тот самый день, когда голлисты в Париже устроили демонстрацию в поддержку порядка, Бундестаг принял, наконец, Закон о чрезвычайном положении. Профсоюзы сочли новую редакцию закона вполне терпимой, и единственное основание, которое, казалось, могло объединить студентов и рабочих, исчезло. К 1970 году в ЦРУ полагали, что «неистовая активность предыдущих лет, прежде всего 1967–1968 годов, пошла на убыль». Аналитики спецслужбы объясняли эту перемену следующим образом:

«В ретроспективе историю с Дучке можно одновременно считать и кульминационным моментом, и началом упадка радикального студенческого движения. По мере того как насилие нарастало, а экстремизм свирепствовал, поддержка, оказываемая этому движению со стороны умеренных элементов, все более слабела. Вопросов, вносимых студентами-радикалами в политическую повестку, становилось все меньше, и без магнетизма Дучке — без демагогического таланта и боевого рвения, потерянных после полученного им ранения, — оставшиеся крайне левые начали все чаще изливать свою агрессию друг на друга и все реже на общество в целом. Либеральная общественность была возмущена взрывами и инцидентами вроде перестрелки, случившейся в мае 1970 года, когда радикал, задержанный по обвинению в поджоге, с помощью товарищей совершил побег из тюрьмы» 32.

Настроения в Социалистическом союзе немецких студентов становились все более радикальными, что подтвердил захват студентами Института социальных исследований во Франкфурте, состоявшийся в ноябре 1968 года. Это был центр марксистской Франкфуртской школы, созданной в основном еврейскими интеллектуалами, которых нацистский режим вынудил покинуть страну. Ожесточенность дебатов, вызванных этим событием, запечатлелась в последующей переписке двух представителей школы — Теодора Адорно, директора института, и Герберта Маркузе, сочувственно относившегося к немецким студентам (возможно, отчасти из-за того, что он жил в Калифорнии, за несколько тысяч миль от них). В 1970 году ССНС был распущен. К тому времени некоторые из его бывших членов перешли к насильственным методам, вступив на путь, который в 1970-е приведет их к убийствам (см. главу 10).

Немецкий 68-й часто изучается через призму нацистского прошлого и/или террористического будущего. Их часто связывают друг с другом, поскольку ссылки на нацизм формулировались настолько обобщенно, что с их помощью, казалось, можно было оправдать почти любое насилие со стороны левых сил, а противники левых радикалов, в свою очередь, постоянно проводили параллели между их акциями и действиями фашистов.

К немецкому 68-му можно отнести и более общее замечание. Некоторые группы левых радикалов осуждали своих оппонентов с такой яростью, что и для всего остального политического спектра, включая левых демократов, у них оставалось только презрение. Гельмут Шельски резюмировал это так:

«Сложно найти революционное движение, которое с большей интеллектуальной беззаботностью относилось бы к определению своих врагов. Оно производило себя, главным образом, посредством клеветнических и полемических понятий. "Руководство" практически любых учреждений и институций клеймилось как "истеблишмент" или "правители" — вне зависимости от того, насколько демократическим и легитимным путем они пришли на руководящие посты или какие социально-политические цели они представляли и отстаивали. Полемические и стратегические предпосылки подобного анализа позволяли равным образом применять его как в отношении консервативных политиков — Кизингера, Барцеля и Штрауса, так и в отношении социал-демократов — Шиллера, Лебера и Гельмута Шмидта» 33. В словах Шельски была доля правды. Склонность к смешению всех политических оппонентов крайне левых — по крайней мере, на протяжении некоторого времени — сформировала в Германии такой тип радикальной оппозиции, которая почти не имела аналогов где-либо еще. Но этот акцент на радикальном противопоставлении может ввести в заблуждение. В статье, где Шельски осуждает студентов-радикалов за то, что они мажут всех своих противников одной краской, содержится интересный парадокс: ее автор сам смешал воедино всех «людей 68-го», включая, например, и членов СДПГ.